Старинная церковь, с кое-как отремонтированной кровлей из соломы, была набита деревянными ящичками, в каждом из которых хранилось какое-нибудь из сокровищ Иеремии. К этому времени я успел сжечь ложку Иакова, прядь волос из бороды Елисея, соломинку из яслей младенца Иисуса, фиговый листок, которым Ева прикрывала левую сиську, и раздвоенную палку – при помощи нее святой Патрик изловил последнюю в Ирландии змею.
– А это что? – осведомился я, вскрывая очередной ящик.
– Нет, господин, только не это! Все что угодно, только не его!
Я заглянул внутрь и увидел сморщенное свиное ухо.
– Что это? – повторил я вопрос.
– Ухо слуги первосвященника, – пробормотал Иеремия сквозь рыдания. – Святой Петр отсек его в Гефсиманском саду.
– Да это свиное ухо, болван!
– Нет! Это ухо, исцеленное Господом нашим! Христос касался его! Он приставил его назад к голове слуги!
– И как тогда оно оказалось здесь, в этом ящике?
– Да снова отвалилось, господин.
Я поднес высушенное ухо к пылающей жаровне:
– Иеремия, ты соврал мне.
– Нет! – взвыл он.
– Ты лгал мне, – продолжил я. – Лгал раз за разом. Я видел тебя в Дамноке.
Рыдания прервались, по лицу Иеремии пробежала лукавая усмешка. Имелась у него способность к мгновенным перепадам настроения, – возможно, то было следствие его безумия?
– Господин, я так и знал, что это ты, – сказал он тоном хитреца.
– Но ничем этого не выдал.
– Я увидел твое лицо и в первый момент не был уверен. Поэтому я помолился, а Богу потребовалось время на ответ, и немного погодя он дал мне его. А когда я передал слова Бога лорду Этельхельму, тот счел меня чокнутым.
– И все-таки послал людей искать меня, – напомнил я.
– Вот как? – изображая удивление, воскликнул Иеремия.
– Это ты убедил его, что я был там! – Я разозлился. – Ты предал меня – своего господина!
– Я молился, чтобы Господь защитил тебя.
– Лживый ты опарыш!
– Господь – Отец мой. Он внемлет мне. Я молился!
– Мне следовало бы перерезать тебе глотку, – заявил я, и он заскулил. – Ты сообщил Этельхельму о своих подозрениях, чтобы услужить ему, так?
– Господин, ты ведь язычник! Я полагал, что исполняю волю Отца своего.
– Предавая меня.
– Да, – прошептал Иеремия. Потом нахмурился. – Ты язычник, господин. Я просто исполнял волю моего Отца.
– А на следующий день я видел «Гудс Модер» вместе с кораблями Эйнара. Так на чьей же ты стороне?
– Повторяю, я делаю работу, угодную Богу, – творю мир! Блаженны миротворцы, ибо их назовут детьми Божьими! Это мне архиепископ сказал. Сам архиепископ! Это слова Хротверда! Нет!
Последнее слово вырвалось отчаянным криком, когда я уронил высушенное ухо в пламя жаровни. Огонь вспыхнул, запахло паленым, и Иеремия снова всхлипнул:
– Архиепископ сказал, что я должен творить мир!
– Просто убей этого ублюдка, – прорычал из тени Финан.
– Нет! – Иеремия отполз к алтарю. – Нет! Нет! Нет!
– Лорд Этельхельм, привечавший тебя в Дамноке, в союзе с моим двоюродным братом, – напомнил я. – А ярл Эйнар, встретивший тебя и твой корабль по пути на север из Дамнока, служит в данный момент Константину. Оба считают, что ты на их стороне.
– Блаженны миротворцы, – пробормотал Иеремия.
– У меня мало времени, – продолжил я. – Всего лишь одна эта ночь. Но ее вполне достаточно, чтобы спалить все, что тут есть.
– Нет, господин!
– Позволь мне потолковать с ним, – попросил Финан.
Иеремия покосился на Финана и вздрогнул:
– Господин, мне этот человек не нравится.
– Он христианин, – возразил я. – Ты обязан его любить.
– Благослови тебя Бог, сын мой. – Иеремия осенил Финана крестом. – Но он все равно мне не нравится. Жуткий человек.
– Жуткий, – согласился я. – Но, быть может, ему удастся добиться от тебя правды?
– Я же сказал! Блаженны миротворцы!
Я помедлил, глядя на него. Вдруг он и в самом деле чокнутый? Часть времени он пребывает в совершенно здравом рассудке, а потом внезапно его разум переносится в некий отдаленный чертог, где существуют только он сам и его Бог. Расстройство, выказанное им, когда я сжигал его игрушки, было вполне искренним, как и страх, и все-таки он продолжал упорно врать. Финану не терпелось выбить из него правду, но я подозревал, что Иеремия даже обрадуется этому своего рода мученичеству. Да и выбивая из человека правду, ты никогда не можешь быть уверен в ней, потому как перепуганная жертва говорит то, что желает ее мучитель. Мне хотелось узнать правду, но чего, внезапно пришла мысль, хочет Иеремия? И почему он упомянул про архиепископа? Вспомнилось, что он ездил в Эофервик и разговаривал с Хротвердом, новым владыкой. Не может ли быть зерна истины в этих диких воплях о мире?
Я подошел к безумцу, тот инстинктивно отпрянул и стал хватать ртом воздух.
– Я не хочу… – начал он, но не смог договорить, разрыдавшись.
– Не хочешь чего? – спросил я.
– Говорить тебе! – яростно заявил Иеремия. – Ты не миротворец! Ты язычник! Ты Утредэрв! – Это означало Утред Проклятый, прозвище, данное мне христианами. – Ты поклоняешься идолам и изображениям медным! Ты оскорбляешь отца моего небесного! Я скорее умру, чем расскажу тебе! – Он зажмурил глаза и обратил лицо к кровле, где курился среди стропил дым жаровни. – Прими меня, о Господи! – возопил Иеремия. – Прими страждущего раба твоего в свои любящие руки. Прими! Прими! Прими!
Я присел на корточки рядом, наклонился и прошептал ему на ухо:
– Ты справился.
Он резко прекратил молиться, открыл глаза и посмотрел на меня. На миг он показался даже более испуганным, чем когда я жестко говорил с ним.
– Справился? – повторил епископ чуть слышно.
– Архиепископ попросил меня проверить, умеешь ли ты хранить тайну, – шепотом продолжил я.
– Ты разговаривал с… – начал он, но умолк, когда я приложил к губам палец.
– Финан не должен слышать, – прошептал я. – Ему нельзя доверять.
Иеремия энергично закивал:
– Господин, он выглядит как предатель. Нельзя доверять коротышкам.
– Да к тому же ирландец, – добавил я.
– Ох! Ну и ну! Да, господин!
– Ему должно казаться, будто я тебя ненавижу, – убеждал я. – Но меня прислал архиепископ! Он пообещал возместить все, что я сжег. Дал слово.
– Но ты… – Иеремия нахмурился, потом покосился на висящий у меня на шее молот. – Ты ведь не христианин!
