Маунтджой строил планы побега Эссекса из Йорк Хауз, пытаясь переправить его во Францию. Саутгэмптон, из-за которого на Эссекса пала немилость, заявил, что поедет вместе с ним. Однако Эссекс, к нашей печали, но, наконец-то, мудро, отказался бежать.
Бедная Фрэнсис была в отчаянии, поэтому она поехала во дворец искать милости у королевы.
Жена Эссекса, которая не нравилась королеве, была, конечно, малоподходящей персоной для того, чтобы умолять королеву. Я, мать Эссекса, тем более не могла ни на что надеяться. Но эти молодые люди не знали Елизавету так, как я. Они бы рассмеялись в недоверии, если бы я сказала, что в немилость Эссекс впал оттого, что он ворвался в спальню королевы.
Естественно, Фрэнсис была отослана назад с приказом не появляться больше.
Дело моего сына было рассмотрено. Обвинения были следующими: ему были даны, по его просьбе, большие силы, он ослушался инструкций и вернулся в Англию без разрешения, он вошел в сговор с предателем Тайроном и достиг с ним договоренностей, которые не могут быть приняты.
Это было окончательное падение Эссекса. Несколько дней спустя его дом был опечатан; слуги должны были искать себе иного места. Он сделался так болен, что мы опасались за его жизнь.
Я надеялась, что разум королевы не позволит ей погубить Эссекса. Она любила его когда-то, а я знала, насколько она верна в своих привязанностях.
– Действительно ли он так болен, как говорят? – спросила она у Маунтджоя, который заверил ее, что это так.
Она сказала, что пошлет к нему своих врачей. Маунтджой ответил:
– Ему не нужны врачи. Он нуждается в добрых словах Вашего Величества.
Она отправила ему бульон с собственной кухни с посланием, что рассмотрит визит к нему.
В эти дни декабря мы в самом деле полагали, что он умирает. За него молились, и это также разозлило королеву, когда она узнала, потому что сделано это было также без ее позволения.
Она дала разрешение на посещение его женой; затем она послала за моими дочерьми и приняла их любезно.
– Ваш брат – запутавшийся человек, – сказала она им. – Я понимаю ваше горе и разделяю его.
Я часто потом думала, что было бы лучше, если бы тогда Эссекс умер. Но он выжил, потому что надежда – лучшее лекарство. Когда ему сказали, что королева разрешила ему по выздоровлении прийти к ней, когда он услышал, что его сестры были ею приняты, когда он увидел Фрэнсис у своей постели – он стал надеяться.
Мне не было позволено видеться с ним, но Фрэнсис приезжала и говорила, что здоровье его улучшается и что он собирается послать королеве новогодний подарок.
Конечно, это была хорошая идея: я знала, как она любила подарки. Я вспомнила о роскошных подарках, которые ей готовил Лейстер, и о том, как я была вынуждена продавать свои драгоценности, чтобы оплатить их.
Его подарок не был принят, но не был и отвергнут.
Нужно было видеть его, когда ему сказали, что подарок не был отвергнут! Он поднялся с постели и стал ходить. В несколько дней он почти поправился.
Фрэнсис часто посылала мне известия, зная, как я тревожусь. Я сидела у окна, ожидая их и думая о королеве. Она также должна была волноваться, ведь она любила его. Но она была в своей любви к нему столь же ревнива, как и в любви к Лейстеру: она не позволила мне, его матери, навещать Эссекса.
Но вскоре я услышала тревожное известие о том, что королева отослала подарок обратно Эссексу. Видно, лишь в тревожные дни, когда опасались за его жизнь, она снизошла.
Теперь, когда он не был более болен, он снова почувствовал на себе ее гнев. И, хотя опасность болезни отступила, он находился в опасности со стороны королевы и своих врагов.
Судьба наносила удар за ударом по моему бедному мальчику. Как я сожалела, что нет в живых Лейстера! Он способен был бы повлиять на королеву, посоветовать Эссексу. Было больно смотреть, как этот гордый человек почти сломился под ударами судьбы.
Кристофер ничем не мог ему помочь. Хотя мы были давно женаты, он, казалось, остался все тем же мальчиком, каким был, когда мы встретились. Теперь я тосковала по зрелости. Я постоянно думала о Лейстере. Эссекс для Кристофера был героем. Он считал, что у того нет недостатков, все его беды он относил за счет происков врагов. Он не мог видеть, что главным врагом Эссекса был он сам, ибо удача не улыбнется тем, кто оскорбил ее.
События приближались к своему ужасному концу. В то время шли споры и пересуды о книге, написанной сэром Джоном Хейвардом. Когда я прочла ее, я поняла, насколько она опасна, потому что в ней рассматривалось низложение Ричарда II и восшествие на престол Генри IV, а мораль была такова, если страной правит недостойный монарх, нужно его свергнуть. И было большим несчастьем, что Хейвард посвятил книгу графу Эссексу.
Я уже предвидела, как враги Эссекса, среди которых был Рейли, схватятся за это. Я уже слышала, как Рейли нашептывает королеве, что книга подразумевает, будто она недостойна трона. А если книга посвящена Эссексу, не приложил ли он сам руку к этому? Знает ли королева, что Эссекс вместе со своей сестрой леди Рич состоял в переписке с королем Шотландии?
Книга была изъята, а Хейвард посажен в темницу, королева заметила, что сам Хейвард, возможно, и не является автором, – но скрывает за своим именем некоего дерзкого автора. Мы с Пенелопой сидели вдвоем, подолгу разговаривали и засыпали от изнеможения, но не могли прийти ни к какому выводу и не видели разрешения этой проблемы.
Маунтджой был в Ирландии и преуспел там, где потерпел поражение Эссекс, а Пенелопа напомнила мне о том, что Эссекс предрек, будто Маунтджою не суждено успеха, ибо он слишком начитан и чтит книги более, чем битвы. Как он заблуждался! Да и бывал ли мой бедный Эссекс когда-либо прав.
Он вошел в долги, ибо королева отказалась продлить лицензию на ферму по изготовлению сладких вин, которую она наложила на него, поэтому нам предстояло выплатить их. Казалось, уже ничто не могло быть хуже, но худшее было впереди.
Он никогда не мог видеть себя со стороны. По его мнению, люди были пигмеями по сравнению с ним. В те ужасные дни я понимала, что люблю его как никого в своей жизни, кроме Лейстера в наши первые дни.
Конечно, то была иная любовь. Когда Лейстер пренебрег мною ради Елизаветы, я разлюбила его, но я никогда не разлюблю Эссекса.
Он находился в Эссекс Хауз. Там собирались недовольные, и у его дома создалась опасная репутация. Саутгэмптон был на его стороне, а он давно уже был в опале у королевы. Все люди, которые были лишены королевой привилегий, кто считал, что их обошли – все собирались там, чтобы устроить смуту.
О, мой беспечный, бездумный сын! Отчаявшись вернуть ее любовь, обиженный и злой, он во всеуслышанье кричал, что не доверяет королеве, что ее правление столь же криво, как и ее стан!
Я желала, чтобы я была бы там. Я бы напомнила ему, что Джон Стаббз потерял свою правую руку не потому, что он написал памфлет против замужества королевы, а потому что осмелился напомнить, что она стара для деторождения. Но все было бесполезно. Одно это его замечание могло привести его на эшафот – и я знала это.
