Я часто мечтала о том, чтобы лорд Роберт, наконец, взглянул на меня со вниманием, и фантазировала по поводу того, что бы тогда произошло. Я никогда не рассматривала его как партию для себя: ведь он был женат, а если бы и не был, то, вне сомнения, он стал бы мужем королевы. Но зато я беспрепятственно могла позволить себе представлять, как он ухаживает за мной, как мы вместе с ним смеемся над королевой, потому что он не любит ее, а любит меня. Странные, дикие фантазии, однако они были предчувствием, как оказалось позднее, – но в то время лишь фантазии, поскольку я была уверена: Роберт всегда останется при своей Королеве.
Помню, однажды она пребывала в задумчивом настроении. Она была мрачна, поскольку только что узнала, что Филип Испанский собирается жениться на Елизавете Валуа, дочери Генри II – короля Франции. Хотя она и не желала видеть Филипа своим супругом, ей было неприятно, что его «захватила» другая.
– Она и так католичка, – говорила она, – так что ему не придется беспокоиться об этом. А поскольку она в своей стране совсем не величина, то она, конечно, поедет в Испанию. Бедняжке не придется волноваться по поводу того, будет ли она оставлена супругом, станет ли беременна и прочее.
– Ваше Величество повели себя достойно в ответ на его негалантное предложение, – в надежде успокоить ее заверила я.
Она фыркнула: это была ее привычка, весьма неженственная. Затем загадочно посмотрела на меня:
– Я желаю им сполна насладиться друг другом, хотя, как я предполагаю, с ее стороны наслаждаться будет нечем. Меня беспокоит союз между двумя моими врагами.
– С тех пор, как Ваше Величество ступило на трон, Ваш народ перестал бояться зарубежных врагов.
– И дураки! – вырвалось у нее. – Филип – могущественный и опасный враг Англии, и моя страна должна всегда быть настороже. Что касается Франции… там теперь новый король и новая королева… двое печальных и безвредных людей… хотя королева и является моей шотландской родственницей, о красоте которой слагают поэмы, однако…
– Так же, как и о Вашей красоте, – вставила я.
Она кивнула, отметив мою любезность, но глаза у нее стали яростными:
– И, однако, она осмеливается называть себя королевой английской, эта шотландская девчонка! Глупышка, проводящая время в танцах и беседах с льстецами, пишущими в ее честь оды! Говорят, ее очарование и красота несравненны.
– Только оттого, что она – королева, Мадам.
Яростный взгляд Елизаветы стал еще страшнее. Я допустила оплошность: если красота одной королевы оценивается лишь ее королевским положением, то не говорит ли это подобное и о другой королеве?
– Так ты полагаешь, что они лишь поэтому превозносят ее?
Я спряталась за безликое «говорят»:
– Говорят, Мадам, что Мария Стюарт беспечна и легкомысленна и окружает себя любовниками, добивающимися у нее привилегий лестью и стихоплетством.
Мне нужно было ловко выпутаться из щекотливой ситуации, обезопасить себя от ее гнева.
– Говорят, Мадам, что она вовсе не так красива, как воспевают оды. Она слишком высока ростом, неизящна и страдает рябинами на коже.
– Это правда?
Я вздохнула с облегчением и постаралась припомнить все, что я слышала о королеве Франции и Шотландии, но на память приходили лишь похвалы ей.
Поэтому я предпочла переменить объект обсуждения:
– Говорят также, что жена лорда Роберта смертельно больна и не проживет и года.
Она прикрыла глаза, и я осеклась, не решаясь продолжать. Внезапно она взорвалась негодованием:
– Говорят! Говорят! Кто именно говорит?
Она внезапно обернулась ко мне и больно ущипнула за руку. Я чуть было не вскрикнула от боли, поскольку эти прелестные тонкие пальчики могли очень больно щипать.
– Но я просто повторяю слухи, Мадам, оттого, что, полагаю, они могут позабавить Ваше Величество.
– Я должна знать все, что говорят.
– Именно так я и полагала, Ваше Величество.
– Так что еще говорят о жене лорда Роберта?
– Что она тихо живет себе в деревенском поместье, что она совершенно недостойна его и что это было просто недоразумением и несчастьем, что он женился на ней, будучи еще почти мальчиком.
Она кивнула и на губах у нее заиграла улыбка.
Прошло совсем немного времени, и я узнала о смерти жены лорда Роберта. Она была найдена в своем поместье на ступенях лестницы со сломанной шеей.
Весь двор был в возбуждении. Никто не осмеливался говорить об этом происшествии с королевой, но как только она уходила как все начинали обсуждать случай.
Что случилось с Эми Дадли? Совершила ли она самоубийство? Был ли то несчастный случай? Или она была убита?
Последнее предположение не казалось невозможным, в особенности, если принять во внимание поведение королевы и Роберта как любовников, а также все слухи, ходившие в последние несколько месяцев, и убежденность лорда Роберта в том, что он в конце концов женится на королеве.
Мы шептались об этом непрерывно и забыли об осторожности. Родители послали за мной и строго выговорили мне. Я видела, как обеспокоен отец.
– Это может положить начало растрате казны со стороны Елизаветы, – говорил он вполголоса матери.
Конечно, беспокойство было немалым, поскольку состояние нашего семейства напрямую зависело от состояния нашей сиятельной родственницы.
Слухи ходили все более и более мрачные. Я слышала, как говорилось о том, будто испанский посол написал в послании своему суверену о том, что королева лично передала ему известие о смерти леди Дадли за несколько дней до того, как она была найдена мертвой на лестнице. Это было уже обвинение, но я не могла принять это как правду. Если Елизавета и Роберт и замышляли убийство Эми, Елизавета никогда не сказала бы этого испанскому послу.
Де Квадра был хитроумен: в интересах его страны было дискредитировать королеву. Именно это было его целью.
Я подозревала о мужских достоинствах Роберта Дадли и полагала, что целью любой женщины было бы завоевать его себе любой ценой. Я ставила себя на место Елизаветы и спрашивала саму себя: а смогла бы я пуститься на злодейство? И, фантазируя на тему взаимной страсти – моей и Роберта, я могла ответить себе положительно.
Мы все с напряжением ждали, что произойдет дальше.
Я не могла поверить, что королева рискнет короной ради какого бы то ни было мужчины, и что, если Эми Дадли и была умерщвлена, королева допустила свое участие в этом. Она, конечно, как и все смертные, может поддаться искушению: стоит припомнить хотя бы Томаса Сеймура, когда она позволила вовлечь себя в очень опасное состояние дел. Но в то время она еще не была королевой.
Большим искушением теперь было также и то, что Роберт был свободен и мог жениться на ней. Двор, целая страна и – как я подозревала – вся Европа следила за тем, как поступит королева. Одно было ясно уже теперь: в тот самый день, когда она выйдет замуж за Роберта Дадли, она будет признана виновной – и этого более всего боялись люди вроде моего отца.
