– Руби… – хрипло произнес он.
И тогда я уже не выдержала. Я привстала на цыпочки, а он нагнулся ко мне.
Когда наши губы встретились, по всему моему телу словно прошел разряд электричества. Вот всегда так с Джеймсом. Я вообще не могу это описать, но одного простого поцелуя с ним достаточно, чтобы весь мир поставить с ног на голову, а меня заставить забыть обо всем, что происходит вокруг.
Джеймс провел языком по моей нижней губе, и я позволила себя поцеловать. Я зарылась пальцами в его волосы и услышала стон на моих губах.
– О боже, да снимите себе уже номер, – прозвучал возле нас чей-то резкий голос.
Джеймс оторвался от меня, и я заморгала. Потом я взглянула через плечо Джеймса и увидела Камиллу, которая как раз танцевала с парнем с нашего курса. Она закатила глаза.
– Мы совершенно распустились, – пролепетала я и зарылась лицом в плечо Джеймса.
Вдруг я почувствовала, как он напрягся.
– Что… – Я подняла голову.
На танцпол явился мистер Саттон с какой-то женщиной.
– Не наша ли это кураторша из подготовительной группы для Оксфорда? – спросила я.
– Филиппа Уинфельд, – пробормотал Джеймс. Он хорошо запоминает имена, причем с первого же раза. Я думаю, это врожденное умение людей, принадлежащих к большому бизнесу.
– Выглядят они слаженной парой, – сказала я, увидев, как рука мистера Саттона обвилась вокруг талии Пиппы. Она улыбалась ему – из-за высоких каблуков их глаза были на одном уровне, – а потом прильнула к нему и что-то шепнула на ухо, он засмеялся. Смех его был робким, совсем не таким, какой он позволяет себе во время уроков.
– Черт, – сказал Джеймс в тот момент, когда мистер Саттон посмотрел через плечо Пиппы и радостное выражение на его лице погасло.
И скоро я узнала почему.
Лидия.
Она стояла рядом с танцполом и все это видела. Теперь она развернулась и выбежала из зала через одну из задних дверей.
Мне захотелось тут же ее догнать, но Джеймс крепко удерживал меня. Не успела я спросить, в чем дело, как он кивнул в ту сторону, куда убежала Лидия.
Мистер Саттон пустился ей вдогонку.
– Ты думаешь, это хорошая идея? – неуверенно спросила я.
Лицо Джеймса было непроницаемым.
– Когда-то им надо поговорить. К тому же, я думаю, сейчас она предпочла бы остаться одна, без нас.
Поскольку Джеймс знал Лидию лучше, чем кто-либо другой, я положилась на него.
– Я не хочу, чтобы ей было плохо, – прошептала я.
Джеймс посмотрел на меня с теплотой.
– Она справится. В этом я совершенно уверен.
Кажется, впервые с тех пор, как мы познакомились, он поверил и в свое счастье. Я была несказанно этому рада.
28
Лидия
Я жалею, что пришла сюда. Лучше бы прислушалась к собственному предчувствию и не дала себя уговорить. Я знала, что мне будет нелегко видеть Грэхема. Но такого я никак не могла ожидать.
Как раз тогда, когда он танцевал с Пиппой, когда он привычно обнял ее за талию, когда она улыбнулась ему и он ответил ей тем же, когда дистанция между ними совсем сократилась, – тут я больше не могла выдержать. Это было уже слишком.
И теперь, в пустом коридоре, без музыки и без людей вокруг, сердце мое не перестает бешено биться. Мне плохо, у меня вспотели ладони. В глазах потемнело. Я думаю, повысилось кровяное давление. Я тут же положила руку на живот, как будто могла таким образом почувствовать, все ли в порядке у малышей.
– Лидия?
Я опустила руку и обернулась. Грэхем стоял в нескольких метрах от меня, пиджак расстегнут, брови напряженно сведены.
– Что? – агрессивно спросила я. О, я по горло сыта тем, что постоянно должна делать вид, будто все в порядке. Ничего не в порядке. Особенно теперь, когда он стоит передо мной. Когда он смотрит на меня так, будто знает, что со мной творится – как бывало раньше.
Я больше не могу отводить глаза в сторону. То, что во мне накопилось, становится сильнее, я больше не могу это сдерживать.
– Что, было весело?
Взгляд его потемнел, он сильнее свел брови на переносице:
– Мы всего лишь танцевали, Лидия.
Я презрительно фыркнула:
– То, что я сейчас видела, однозначно больше, чем просто «танец».
Мы никогда не ссорились, и теперь я знаю почему. Это ужасно и не дает никакого облегчения, если так набрасываться на него.
– Было бы странно, если бы я отказал ей в просьбе потанцевать. Люди и так уже перешептываются за спиной.
Я нервно засмеялась:
– Так ты обжимался с кураторшей, чтобы люди больше не сплетничали о твоей личной жизни?
Я сказала это громче, чем мне бы хотелось, и Грэхем смутился.
– Это ужасно, Грэхем, – сказала я. Голос мой был спокойным, но вместе с тем дрожал. Я никогда такого от себя не слышала. – Мне противно, что ты не можешь перекинуться со мной и словечком без того, чтобы при этом не оглядываться по сторонам. – Я сжала кулаки, изо всех сил сдерживая слезы.
– Ты думаешь, мне это нравится? – вдруг спросил он.
Я могла лишь горько фыркнуть на это.
Он сжал кулаки:
– Я стараюсь делать так, как лучше для нас обоих.
– Лучше? – Я не могла поверить своим ушам. – Ты считаешь, что так будет лучше – танцевать с другими женщинами у меня на глазах?
– Ты думаешь, мне это нравится? Держаться от тебя подальше, делать вид, будто мы и знать не знаем друг друга? – растерянно спросил он. Потом дернул себя за волосы, замотал головой. – Это очень больно, Лидия, и мне с каждым днем от этого все хуже.
– Но в этом уж точно не моя вина! – Я чуть ли не выкрикнула эти слова и сразу прикусила язык. Я сделала глубокий вдох и вспомнила о том, что мама внушала мне необходимость быть сдержанной. – Я не звоню тебе, – продолжила я уже на тон ниже. – Я не тяну руку на твоих уроках. Я, черт возьми, даже не смотрю в твою сторону. Что, по-твоему, еще я должна сделать, чтобы тебе не было больно?
Грэхем снова замотал головой. Потом сделал шаг ближе – и обхватил ладонями мое лицо.
На какой-то момент я замерла. Потом разжала его руки. Пусть даже не смеет прикасаться ко мне: когда он так делает, кажется, будто все как раньше, и я не могу этого вынести.
– Мы больше не можем так, Лидия.
– Я уже сказала тебе, что полностью придерживаюсь наших договоренностей.
– Я тоже. И тем не менее мы оба от этого страдаем.
Я почувствовала, как гнев постепенно утихает и остается одна только боль. Боль, которая разрывает меня изнутри и из-за которой я даже дышать не могу как следует.