К полудню я была совершенно раздавлена. Мне хотелось засесть в библиотеке и еще раз просмотреть материалы к следующим урокам, но желудок так сильно урчал, что пропустить обед я не могла.
По дороге в столовую Лин взяла меня под руку:
– Все в порядке? – спросила она, заглядывая мне в лицо.
– Больше я не пропущу ни дня, – недовольно проворчала я, и мы вместе направились к столовой. – Это ужасное чувство, когда не понимаешь, чего от тебя хотят учителя.
Лин похлопала меня по руке:
– Ничего, ты все равно держалась достойно. Не позднее следующей недели ты все наверстаешь.
– М-м, – промычала я, когда мы свернули за угол. – Но это было… – я на полушаге замерла.
Мы стояли в главном зале Макстон-холла. Лестница справа от нас вела в подвал.
Лестница, на которой Джеймс впервые меня поцеловал.
Воспоминание о том, как он приник ко мне губами, неожиданно оживило мои чувства. Оно пронеслось перед глазами, словно фильм: его губы скользят по моим, его руки крепко держат меня, его уверенные движения, от которых подкашиваются колени… Но вдруг мое лицо в этом фильме стало меняться – оно исказилось, черты стали чужими. Теперь Джеймс обнимал не меня, а Элейн и страстно целовал ее.
Внезапно судороги сжали мой желудок, и мне стоило больших усилий не скорчиться от боли.
Тут кто-то врезался в меня сбоку – и я снова очутилась в Макстон-холле. Вместо поцелуя перед глазами была пустая лестница в подвал и люди, бредущие в столовую. Даже спазмы в желудке утихли.
Я глубоко вздохнула. Сегодняшний день можно сравнить с поездкой на американских горках. Каждый раз, когда я еду вверх – кажется, что все нормально и я как-нибудь справлюсь, – но стоит увидеть что-то, напоминающее о Джеймсе, как я снова погружаюсь в пучину боли.
– Руби? – окликнула меня Лин; судя по озабоченному выражению ее лица, окликнула не в первый раз за последние минуты. – Все хорошо?
Я заставила себя улыбнуться и кивнула.
Лин нахмурилась, но допытываться не стала. Вместо расспросов она продолжила то, что пыталась делать весь день: отвлекать меня. По дороге в столовую она рассказывала о новых сериях манги от Цугуми Оба и Такэси Обата, которые она прочитала взахлеб. Она так восхищалась ими, что я немедленно достала планер и занесла их в список для чтения.
Когда мы наконец поели и пошли сдать подносы, там неподалеку стояла, прислонившись к стене, незнакомая мне девушка. Она болтала с каким-то парнем, но замолчала, увидев меня. Выпучив глаза, она ткнула его – не то чтобы незаметно – локтем в бок. Я попыталась их игнорировать.
– Это случайно не тебя столкнули в бассейн на вечеринке у Сирила Веги? – спросила она, сделав шаг ближе.
От ее вопроса я вздрогнула. Этот чертов бассейн связан с худшими воспоминаниями в моей жизни, и я бы с удовольствием избавилась от них с помощью лоботомии.
Не ответив, я ждала, когда лента проедет дальше, чтобы поставить поднос и смыться отсюда.
– Джеймс Бофорт спас тебя. Ходят слухи, что ты его тайная подружка. Это правда?
Казалось, будто стены столовой медленно, но верно надвигаются на меня. Сейчас они раздавят мое хрупкое тело.
– Будь она его девушкой, то присутствовала бы на похоронах, – ответил ей парень так громко, чтобы я услышала.
– Ну, поэтому я подчеркнула слово тайная. Возможно, это одна из его грязных тайн. Ты же знаешь, сколько их у него.
Наконец прозвенел звонок.
Я выронила из рук поднос.
Под ногами всюду валялись осколки. Я уставилась на горошинки, которые катились по полу, и не могла пошевелиться, чтобы их собрать. Тело будто окаменело.
– Прекратите нести чушь, – раздался чей-то низкий голос. На плечи легла сильная рука и вывела меня из столовой. Позади, словно издалека, я слышала голос Лин, она что-то кричала, а Низкий Голос твердо шел дальше, пока не привел меня к лестничной клетке. Только теперь он убрал руку с моего плеча и встал перед мной. Я взглянула на бежевые брюки, темно-синий блейзер и на… лицо Кешава Пателя.
Я заморгала, пока не осознала, что передо мной действительно он. Его черные волосы были собраны в низкий узел, и он как раз убирал назад выбившуюся прядь. Темно-карие глаза Кешава смотрели прямо на меня.
– У тебя все в порядке? – тихо спросил он.
Кажется, я могла бы сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз мне доводилось слышать речь Кешава. Из друзей Джеймса он был самым тихим. Если Алистера, Сирила и Рена я хоть немного знала, то об этом парне не имела никакого представления – он как тайна за семью печатями.
– Да, – хрипло ответила я и тут же откашлялась.
Оглядевшись, я сообразила, где мы находимся.
Здесь состоялось мое первое знакомство с Джеймсом: под лестницей, вдали от любопытных глаз. Здесь он хотел дать мне взятку, а я кинула ему в лицо его же деньги. Теперь все в этой проклятой школе будет напоминать о Джеймсе?
– Хорошо, – сказал Кешав. Он развернулся, сунул руки в карманы и ушел. Я смотрела ему вслед. Не прошло и минуты, как из столовой с мрачным лицом выбежала Лин и стала озираться.
– Я здесь, Лин, – пробормотала я, выходя из-под лестницы.
– Я им высказала все, что думаю, – прорычала она, направляясь ко мне. – Какие же идиоты. А чего хотел Кешав?
Наморщив лоб, я смотрела в ту сторону, куда он ушел.
– Понятия не имею.
На сегодняшнем собрании оргкомитета первым в списке дел стояла упаковка подарков от тайного Санты. Ученики и ученицы в последние две недели сдавали нам подарки, которые мы – по традиции – раздадим в последний день перед рождественскими каникулами.
Обычно мне нравится перевязывать письма и сладости и упаковывать их в маленькие мешочки Санты, которые потом будут разносить почтальоны из младших классов. Но, несмотря на рождественские песни, которые мы включили, в этот раз настроение было так себе.
Возможно, все потому, что очень много писем пришло Бофортам, и мы сперва не могли решить, что нам с ними делать. Джеймс с Лидией сейчас не в школе, поэтому сами их забрать не смогут, и сомневаюсь, что было бы правильно отправить письма им домой. Если бы я могла просто спросить их… Но, поскольку такой опции нет, мы устроили голосование и решили пока эти письма попридержать. В конце концов, мы даже не знаем, что в них и не позволил ли себе кто бестактную шутку.
Всю оставшуюся часть собрания я ловила себя на том, что смотрю на пустой стул, на котором сидел Джеймс, когда отбывал свое наказание. Кажется, теперь и правда все будет напоминать о нем, и это при том, что я очень хочу забыть его и то, что нас связывало. Каждый раз, когда я думаю о Джеймсе, мне кажется, будто кто-то сдавил мое сердце.
Словами не передать, как я зла на него.