Весной следующего года Садат денонсировал Договор о дружбе и сотрудничестве с СССР. А еще через год, в августе 1977 года, Садат приехал в Румынию, единственную социалистическую страну, сохранившую дипломатические отношения с Израилем. За полтора месяца до Садата в Бухаресте побывал новый премьер-министр Израиля Бегин.
Глава Румынии Николае Чаушеску доверительно сказал Садату, что Бегин действительно желает мирного соглашения с Египтом и ему можно доверять. Слова Чаушеску произвели впечатление на президента Садата.
Напомню, что в сентябре министр иностранных дел Моше Даян тайно встретился в Марокко с заместителем премьер-министра Египта Хасаном ат-Тухами.
В ноябре Садат сказал в парламенте, что ради спасения жизни своих солдат, ради мира он готов отправиться на край света, даже поехать в Израиль и выступить перед кнессетом.
Бегин немедленно выступил по радио и сказал, что официально приглашает президента Египта и если он приедет, то будет принят со всеми почестями.
19 ноября 1977 года Садат прилетел в Иерусалим.
В аэропорту имени Бен-Гуриона его обняли премьер-министр Бегин и президент Израиля Эфраим Кацир.
Садат действительно выступил в кнессете, и израильские депутаты аплодировали его словам о мире.
По мнению Киссинджера, Садат первоначально хотел изменить свой образ воинственного араба и поставить Израиль в положение обороняющегося, предложив ему мир. Признав еврейское государство, он надеялся заставить Израиль вернуть арабские земли. Но то, что, вероятно, первоначально было тактикой, стало стратегией.
В Вашингтоне уже была новая команда: на президентских выборах победу одержал провинциальный политик Джимми Картер. Он не просто пожинал плоды многолетней работы Киссинджера на Ближнем Востоке. Именно Картер, моралист и миссионер, близко к сердцу принял идею арабо-израильского мира. Он сумел создать особый моральный климат, который привел в Кэмп-Дэвиде президента Садата и премьер-министра Бегина к согласию.
Прийти к миру Израилю было так же трудно, как и Египту.
Пожалуй, только непримиримый Менахем Бегин сумел бы поладить с Анваром Садатом. Его предшественница Голда Меир не смогла преодолеть себя. Умом она давно поняла, что Израилю придется уступить часть территории арабским государствам в обмен на мир. Но сама не могла пойти на это. Весь окружающий мир казался ей враждебным по отношению к евреям.
Когда Генри Киссинджер заговорил о том, что формула «мир в обмен на территории» вполне разумна, Голда Меир мрачно ответила ему: «Как я пойду к людям и объясню им все это? Неужели я должна им сказать: была война, и другая, и мы потеряли много людей ранеными и убитыми, но это ничего не значит, и теперь мы должны отдать территории, потому что арабы говорят, что это их земли?.. Я никогда не соглашусь, что между теми, кто нападает, и теми, на кого нападают, нет никакой разницы… Если мы на это пойдем, если наши соседи увидят, что можно воевать, не боясь ничего потерять, мы только поощрим их на агрессию».
А вот Менахем Бегин был подходящим партнером для Садата. Бегина, как и Садата, никто не мог заподозрить в слабости, либерализме или уступчивости. В этом смысле у него был запас доверия, который позволил ему отдать Египту Синайский полуостров и поверить в то, что президент Садат искренне желает мира. Кроме всего прочего, их объединяла нелюбовь к Москве и Лондону.
Не было другого человека в Палестине, которого английская полиция искала бы с большим рвением, чем Бегина. После провозглашения Государства Израиль он превратил свою боевую организацию Иргун цвай леуми в партию и был избран в кнессет. В жизни это был спокойный человек, вежливый и неизменно целующий ручки дамам, как и положено бывшему офицеру польской армии. Но в политике он был абсолютно непримирим.
В 1952 году он лишил себя возможности войти в правительство, когда устроил демонстрацию в Иерусалиме против переговоров с ФРГ о получении компенсации за преступления нацистов против еврейского народа: «Возможно, это моя последняя речь в кнессете, — кричал он тогда с трибуны. — Но переговоров с Германией не будет!»
В 1967 году Менахем Бегин все-таки вошел в правительство. Но через три года отказался от своего поста, когда Голда Меир всего лишь согласилась на переговоры с арабскими государствами о разъединении войск. Бегин заявил, что переговоры приведут к отводу израильских войск, а это для него неприемлемо. Арабы, сказал человек, который через восемь лет отдаст Египту Синай, не получат «ни пяди территории нашей Родины».
Израильские лидеры постоянно повторяли: «Израиль слишком маленькая страна, чтобы идти на территориальные уступки. Израиль исходит из того, что территориальные уступки нужны арабам не сами по себе, а для того, чтобы ослабить Израиль. Израилю лучше жить в опасности, чем пойти на уступки, которые приведут к его уничтожению. Любые уступки, которые могут ослабить Израиль, слишком опасны для него. Любые уступки недостаточны для арабов, если Израиль остается…»
И все же Менахем Бегин поверил в искренность Анвара Садата и понял, что его мирные предложения — исторический шанс, который может не повториться.
Когда Садат установил дипломатические отношения с Израилем и в Каире над зданием израильского представительства взвился флаг со звездой Давида, президент Египта превратился в главного врага всех арабских националистов — в самом Египте и за его пределами.
Упреки исламских фундаменталистов Садат встречал хладнокровно. Во всяком случае, он был не менее набожным человеком, чем богатые ханжи из Саудовской Аравии, которые даже во время поста умудрялись захаживать в увеселительные заведения Каира. Садат боролся с поклонниками покойного Насера, с левыми, с промосковским лобби, но недооценил самого опасного врага — братьев-мусульман («аль-Ихван аль-муслимун»).
Эта подпольная организация была основана в 1928 году. Ее цель — создание всемирного исламского государства.
«В исламе религия неотделима от государства, от политики, — говорил духовный вождь братьев-мусульман шейх Хасан аль-Банна. — Истинный мусульманин не тот, кто только молится аллаху. Он должен жить проблемами всего мусульманства и бороться за то, чтобы окружающее общество жило по шариату, а единственной конституцией был Коран».
Гамаль Абд-аль Насер понимал, какая опасность исходит от исламских радикалов. Они дважды пытались его убить, и он бросил тысячи братьев-мусульман в тюрьмы, где многих пытками замучили до смерти.
Хасана аль-Банну застрелили агенты тайной полиции. В 1966 году повесили Сайида Кутбу, с чьим именем связывают возникновение радикального исламизма. Кутб был противником политических амбиций Насера, поэтому его уничтожили.
Анвар Садат, придя к власти, оставшихся в живых братьев-мусульман выпустил из тюрем и даже назначил им пенсии. Он помнил, что в юности был знаком с шейхом Хасаном аль-Банной. Бывал на его еженедельных проповедях, которые Банна читал каждый вторник после вечерней молитвы в пригороде Каира. Садат и аль-Банна тогда договорились о совместных действиях против англичан.
