Тито запрещал вспоминать о братоубийственной бойне. Надеялся, что с годами память о пролитой крови исчезнет, национальные чувства остынут, люди привыкнут жить вместе. Но молчание — не лучший способ разобраться с прошлым. Запрет откровенно говорить о прошлом привел к тому, что история превратилась в набор опасных мифов. Люди тайно читали псевдоисторические книжки и изумленно говорили: «Так вот, значит, как было! Значит, они всегда нас убивали!»
Вместо того, чтобы разобраться с прошлым, выяснить историческую правду и примириться, люди черпали в запрещенной истории ненависть и желание рассчитаться со старыми обидчиками.
В свое время Тито железной рукой подавил попытки интеллигенции поставить вопрос о политической либерализации, о том, что для успешного развития страны нужно больше демократии. Тито упустил возможность модернизировать страну, оставив ее в руках партийных чиновников. На их фоне все симпатии толпы достались яростным националистам.
После его смерти во всех республиках националисты заговорили во весь голос. А возразить им было некому. Демократически мыслящая интеллигенция была задавлена. Если бы еще при Тито начались демократические реформы, судьба Югославии сложилась бы иначе.
Нелепо полагать, что страна была обречена на этнический конфликт и иной вариант развития Югославии невозможен. Войну породили не этнические различия, не исторические споры и культурные различия, а продуманная стратегия политиков и генералов в Белграде, которые были испуганы процессом демократизации и либерализмом в Компартии. Не возрождение древней вражды, а попытка подавить стремление к демократизации — вот, что, на наш взгляд, привело в движение механизм войны весной 1991 года.
Объединились политические консерваторы, местная партийная элита, генералы Югославской народной армии, чья власть и привилегии были первой мишенью демократических сил. Эта коалиция спровоцировала, а затем использовала национализм, этническую напряженность во всех республиках бывшей Югославии против демократических сил.
В культурной жизни и Сербии, и Хорватии тон задавала провинциальная интеллигенция с ее верой в «подлинно народные ценности», ненавистью к большим городам и либерализму.
Два периода модернизации Югославии — между двумя мировыми войнами и при Тито — не изменили провинцию. Напротив, сельские жители, перебираясь в большие города, принесли с собой провинциальный менталитет. Не провинция приобрела черты современного общества, а города провинциализировались.
Что характерно для провинциальной интеллигенции этого типа? Ненависть к городам, узость мысли, самодовольство, бахвальство, вера в «подлинно народные культуру и ценности», уверенность, что ее полные пафоса суждения должны восприниматься как истина в последней инстанции. Манифесты духовных вождей Сербии такого толка часто и с удовольствием печатала российская националистическая пресса, чуя душевное сродство.
Создалась целая шовинистическая культура, в которой наука, литература и журналистика были заняты исключительно созданием националистических мифов. В Белграде всех хорватов изображали «кровавыми усташами». В Загребе сербы изображались исключительно как «кровавые четники».
Можно сказать, что народы Югославии были преданы своей интеллигенцией, которые идеологически подготовили войну. Но во всех проблемах обвиняют врагов. Собственных ошибок и, тем более, преступлений не признают.
В ноябре 1993 года полсотни министров иностранных дел Европы, собравшись в Риме, призвали к противодействию агрессивному национализму, подрывающему стабильность на континенте. Европа мечтала об универсальных механизмах порядка. Надежды были связаны с умиротворяющим волшебством организации, обозначаемой трудно выговариваемой аббревиатурой СБСЕ — Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе.
Но способна ли европейская дипломатия противостоять тому, что можно назвать духом времени?
На одном из многочисленных международных конгрессов молодой хорватский националист патетически воскликнул, что во имя национального государства его народ готов жрать траву. Только один пожилой слушатель посмел заметить, что трава — неподходящая еда для детей. Этому стороннику интернационализма не очень повезло: одинокий разумный голос потонул в бурных рукоплесканиях его противников.
В начале XX века один немецкий священник, известный своими либеральными убеждениями, писал:
«Невозможность мелкогосударственного суверенитета при смешанном населении совершенно очевидна. Это, конечно, не означает, что нации должны отказаться от притязаний на все спорное. Но они должны рассматривать свои споры как внутреннюю, а не как внешнюю политику, и признать, что чешская армия или хорватский генеральный штаб, или венгерское Министерство иностранных дел, или словенская экономическая политика, или галицийский государственный банк относятся к несбыточным мечтаниям».
Из приведенного им списка не существовала пока только самостоятельная Галиция. Все остальные мечты сбылись. И за ценой никто не постоял. На фоне того, что случилось на территории бывшей Югославии, приходится говорить не только о европейской культуре, но и о европейском варварстве, рожденном национализмом. Культ принадлежности к определенной нации — вот, что приводит к истреблению других наций.
Но патетическим теориям о национальной народной воле грош цена. Носителями национального сознания, как правило, являются не угнетаемые чужаками массы, а стремящиеся к власти, ищущие должностей представители среднего класса.
Агрессивному национализму могут противостоять интернационализм и космополитизм. И тот, и другой не в чести. Было ясно, что Европе придется подождать, пока найдутся желающие встать под эти знамена.
Та жестокость, с которой действовала армия сербского генерала Ратко Младича в Боснии, уже была проявлена сербами на территории той же Боснии в прошлые Балканские войны. Но об этом ничего не говорится в сербских научных трудах и учебниках истории. В них роль сербской армии исключительно благородна и достойна. Сербы только страдали и были жертвами кровожадных хорватов, албанцев, турок и болгар, которые только и ждали момента, чтобы вонзить кинжал в спину сербам.
И хорваты нехотятвспоминатьнетолькоо преступлениях усташеского государства в годы Второй мировой войны, но и о преследованиях гражданского сербского населения во время Первой мировой войны. Хорватские историки все силы употребили на то, чтобы доказать: хорваты — культурный, европейский народ с демократическими традициями, несравнимый с некультурными сербами. В Хорватии, которая существует всего несколько лет, смело пишут о девяти-сотпетних парламентских традициях…
Конец Сербской Краины
Проиграв войну 1992 года, президент Франьо Туджман предложил хорватским сербам вернуться под крыло Загреба. В обмен им была обещана автономия двух сербских областей (Книнской и Глинской), культурная автономия для всех сербов, оставшихся в Хорватии, программа ускоренной экономической помощи районам компактного проживания сербов. Лидеры Краины отказались. Они в принципе исключали возвращение под юрисдикцию Загреба.
