— С оккупированных территорий изгнали хорватов, которые были там в большинстве. Их изгоняла Югославская народная армия, местные сербы только помогали. Первый дом, который был разрушен в апреле 1990 года, был мой дом. Сербы заминировали и взорвали его. Жена и дети чудом остались живы. Так называемая Краина существует на белградские деньги. Это и есть реализация фашистской идеи Великой Сербии.
Когда ему напомнили, что сербам тоже пришлось уехать из Хорватии, депутат возразил:
— Хорватов изгоняли, это была этническая чистка. Сербы уехали сами. Эксцессы случались, но государственной антисербской политики не было. Сербы решили уехать на время боев, уверенные, что армия поставит Хорватию на колени. Этого не произошло. Но сербы могут вернуться в любое время.
Божидар Петрач предупредил:
— Если ситуация не изменится, верх возьмут сторонники силового решения. Мы надеемся, что мировое сообщество решит этот вопрос.
Драго Крпина:
— Политики в Загребе могут ждать, а беженцы, живущие рядом с оккупированными территориями, не могут.
Мы хотим в этом году получить ответ: возможно ли мирное решение проблемы. Если нет, то будет война. Но не против сербов, а против оккупантов.
Характерно, что оппозиция в Хорватии была настроена еще решительнее. Она требовала возвращения Сербской Краины под контроль Загреба, чтобы хорваты смогли вернуться в брошенные дома. Оппозиция настаивала на уходе «голубых касок», которые разъединили сербов и хорватов и держали наиболее взрывоопасные зоны под контролем. Оппозиция требовала военного решения.
Будущий президент Хорватии Стипе Месич говорил мне:
— Если сербы добьются успеха еще и в Боснии и Герцеговине и объединят все оккупированные территории в единую Великую Сербию, тогда весь мировой порядок будет поставлен под угрозу. Создание этнически чистых государств ведет к мировой войне. Но не менее опасно и создание в Боснии чисто исламского государства, где власть перейдет к фундаменталистам, которые превратят это государство в центре Европы в центр международного терроризма.
Несколько лет краинские сербы еще оставались полными хозяевами на своей земле, но закончилось это трагически.
В Хорватии я почувствовал, что в среде высшего хорватского офицерства господствуют настроения в пользу военного решения.
— Мы камня на камне не оставим от сербов, — откровенно говорили хорватские офицеры. — Если не будет найдено политическое решение, будем брать Краину.
Хорватские радикалы хотели вернуть себе утерянные земли, но уже без сербов. Министром обороны Хорватии стал Гойко Шушак, выходец из среды радикальных герцеговинских хорватов. Именно хорваты из Герцеговины занимали самые ястребиные позиции. Они считали, что воина еще не закончилась и что с военными действиями надо торопиться, поскольку время играет на руку сербам.
Воинственные настроения подогревали беженцы из сербских районов, которые считали, что Туджман преступно медлит, давая возможность Сербской Крайне окрепнуть.
Во всех официальных учреждениях в Загребе сохранились указатели: «Убежище». Было заметно, что хорваты больше не боятся сербской армии, потому что сами накопили тяжелое оружие. Численность хорватской армии составила семьдесят две тысячи солдат и офицеров (в стране, где населения всего четыре с половиной миллиона) плюс сорок тысяч человек из военной полиции и двенадцать тысяч бойцов территориальной обороны. На вооружении хорватской армии состояло сто семьдесят танков, шестьдесят бронетранспортеров, тринадцать истребителей МиГ-21 и четырнадцать боевых вертолетов.
В Хорватии не только офицеры, но и солдаты получают неплохие деньги — часть по закону платит предприятие, на котором работал призванный в армию, остальное доплачивает Министерство обороны.
Я побывал и в Сербской Крайне. Прошло столько времени, а я помню, как разговаривал с руководителями государства, которого больше нет.
Враждующие стороны разделяли войска ООН. Большую часть сектора «Запад» охранял аргентинский батальон, меньшую — иорданский и непальский батальоны. В каждом девятьсот человек.
— Треть территории сектора находится в Сербской Крайне. Через сектор проходят важные для хорватов магистрали, которые перекрыты сербами, — рассказывал аргентинский офицер в синем шейном платке и в очках на шнурке.
Хотя руководители миссии ООН заранее договорились о приезде российских журналистов в город Окучаны и получили согласие властей Сербской Краины, у контрольнопропускного пункта нас остановили. Сербский милиционер с пшеничными усами и багровым лицом сказал, что введены новые правила и потребовал письменного разрешения. Сотрудники миссии ООН пришли в бешенство и стали связываться со своим начальством по рации. Через какое-то время нам разрешили проехать.
Таким образом, краинские власти демонстрировали свою силу. В Крайне у власти находились радикально настроенные люди, наслаждавшиеся своей властью и громкими титулами президентов, премьеров и министров. Они не хотели никаких компромиссов с хорватами и торопились достичь полного экономического объединения с Сербией. В любую минуту можно было объявить об официальном объединении Краины с Сербией. Но на это в Белграде боялись идти, понимая, какой будет реакция мирового сообщества.
Новая власть разместилась в небольшом доме. Вот какую патриархальную картину я увидел. На первом этаже возле лестницы — поленница дров, во дворе бегают курицы, за столиком сидят молодые парни и пьют пиво.
Драган Доброевич, заместитель председателя областного вече Западной Славонии, занимал кабинет с печкой, сейфом и пустыми книжными полками. На стене красовался герб непризнанной Сербской Краины — двуглавый орел под короной. Письменный стол был покрыт забытым уже зеленым сукном.
— Мне жаль, что вам пришлось ждать на границе, — сказал Драган Доброевич, — но я не могу в чем-либо обвинять наши правоохранительные органы, которые просто выполняли законы нашей страны. Может быть, это кому-то не нравится, но Сербская Краина — независимое государство. Когда все это поймут, война закончится.
— Из-за чего началась война?
— Сербы были в единой Югославии государствообразующим народом. Хорватия и Босния объявили себя независимыми и лишили сербов их прав. В Хорватии упоминание о сербах было вычеркнуто из конституции, их стали выгонять с работы. И сербы поняли, что их ждет — повторение геноцида, устроенного усташами в годы Второй мировой войны. Либо нас уничтожили бы, либо обратили в католичество. Сначала сербы добивались автономии, но быстро поняли, что не остается ничего иного, кроме как браться за оружие.
Здесь я услышал иную версию событий, которые привели к разделу города Пакраца на две части:
— В Пакраце сербов было восемьдесят процентов. Когда в городе появились новые флаги с шаховницей, сербы сорвали их со здания милиции и городского совета. На них набросилась хорватская полиция, так война и началась. Здесь, в Западной Славонии, сербов до войны было абсолютное большинство. Сейчас у нас осталась только треть территории, которая по праву принадлежит сербам. Две трети в руках хорватов. Именно здесь они устроили первую этническую чистку и выгнали всех сербов.
