Генрих остановился и поглядел на этого человека в упор.
— Лжешь.
— Нет, — ответил тот, скрывая улыбку, он выполнял поручение Екатерины — открыть этому незадачливому королю, что у него есть соперник.
— А я говорю — лжешь! — воскликнул Генрих в гневе, редко вспыхивающем и потому еще более грозном.
— Ваше высочество может убедиться в правдивости моих слов.
С логичной точкой зрения Генрих соглашался всегда.
— Ты прав, — ответил он, вернулся и без колебаний распахнул дверь покоев Алансона.
Мадам де Сов с очаровательным беспорядком в одежде пребывала в объятиях герцога.
Соперничество началось.
Приятно забыть ужасы прошлого и посмеяться над гримасами соперников. Генрих обнаружил, что даже страсть к Шарлотте не может захватить его всерьез. И когда первое потрясение прошло, он уже не винил красавицу фрейлину за измену с Алансоном, поняв, что она так же сладострастна, как и он, поэтому ей так же необходимы любовники, как ему любовницы. Узнал, что они с Алансоном у нее не единственные. Сам Гиз находил Шарлотту неотразимой. Генрих понимал, что она должна предпочесть этого красавца ему и низкорослому Алансону. Вскоре ради озорства он принялся играть в соперничество и целыми днями придумывал розыгрыши, которые расстроят соперника. Алансон платил ему тем же, а Марго, браня обоих, говорила, что они становятся посмешищем двора.
Тем временем Шарлотта продолжала портить их отношения. Настраивала Генриха против Марго, Алансона против Генриха; с виду казалось, она блестяще выполняет задание королевы-матери. На самом деле Генрих ничего не воспринимал всерьез, даже Шарлотту.
Пока при дворе разыгрывался этот мелкий фарс, гугеноты твердо держались в Ла-Рошели. Они стремились показать всей Франции, что, хотя их вожди погибли в Варфоломеевской резне, а те, в кого они верили, оказались слабыми, еще есть люди, готовые и дальше сражаться за веру.
Легкомысленная игра соперников прекратилась. Анжу отправился с армией на осаду мятежного города. Алансону пришлось сопровождать брата; а поскольку Наваррский и Конде заявили о переходе в католичество, им надлежало доказать свое рвение, приняв участие в этой борьбе. Более неприятной задачи Генриху еще не выпадало. Одно дело принять мессу ради спасения жизни, совсем другое — сражаться против гугенотов.
Он и Конде не горели боевым пылом, Алансон же из зависти к брату предпочитал вставлять ему палки в колеса, а не сражаться вместе с ним против общего врага.
Любовь Франциска д'Алансона к пакостям усугублялась отношением матери к Анжу. Среднего сына Екатерина считала всегда и во всем правым. Она души в нем не чаяла, и поскольку никто больше не мог тронуть ее сердца, эта самозабвенная любовь казалась тем более поразительной. Что до младшего, то мать не упускала любой возможности унизить его; она словно бы забыла, что он тоже ее сын, и сочла, что, умаляя его, возвышает Анжу.
Несмотря на изнеженность и любовь к роскоши, герцог Анжуйский был хорошим воином; однако в борьбе против равнодушия Наваррского, мелких уколов брата и озлобленности Конде вряд ли мог надеяться на успех. К тому же интрижка его с женой Конде Марией Клевской перешла в grande passion
[12]
, и Анжу страдал от тоски по ней.
Ходили слухи, что он, будучи главнокомандующим, собирается поставить Конде на позицию, где будет самое сильное сражение и где тот наверняка погибнет, а он женится на Марии. Анжу вполне мог подставить мужа любовницы, как Давид Урию Хеттеянина.
Конде, зная об этих слухах, решил избежать подобной судьбы и стал врагом герцога Анжуйского.
Подобные нелады среди командования не могли содействовать победе; еще более недостижимой она стала после события, которое гугеноты посчитали чудом. Запасы еды в Ла-Рошели оскудели, но к берегу внезапно прибило множество моллюсков, и на смену голоду пришло изобилие.
И католики стали сомневаться в успехе осады. Затем произошло еще одно событие, побудившее их прекратить военные действия. Умер польский король, и Анжу избрали новым правителем Польши.
Был заключен мирный договор; гугенотские города Ла-Рошель, Ним и Монтобан получили свободу вероисповедания и право их жителям справлять крестины и свадьбы у себя в домах.
Конде, Наваррский и Алансон вернулись ко двору, где последних дожидалась Шарлотта, вскоре их соперничество вспыхнуло вновь, будто и не прекращалось.
Анжу уехал в Париж, а Карл IX с каждым днем становился все слабее и несдержаннее. Генрих, по-прежнему испытывая страсть к Шарлотте, подшучивал над Алансоном, но зорко следил за ходом событий. Он знал, что, если Карл IX умрет, Алансон может попытаться захватить престол, а Екатерина ни за что этого не допустит. Она будет беречь трон для Анжу. Что, если братья начнут войну друг с другом? Что, если оба погибнут в ней?
Было явно не время выказывать озабоченность будущим, поэтому Генрих притворялся, что увлечен Шарлоттой больше, чем прежде.
Алансон проявлял интерес к делу гугенотов; они с Генрихом обсуждали эту тему. Необходимость принять вопреки своей воле участие в осаде Ла-Рошели разозлила Генриха. Находясь в лагере возле города, он вспоминал о приезде туда вскоре после того, как его связь с Флереттой раскрылась, о том, как мать представила его гугенотам и он дал клятву служить им. Он по-прежнему считал, что глупо погибать за веру, которой никогда не был особенно предан, однако стыдился своего выступления с оружием против дела, которое отстаивала его мать.
Генрих дал себе слово доказать гугенотам, едва покинет французский двор, что поступил так лишь ради спасения жизни; и они должны будут признать это разумным, поскольку живой он им полезнее, чем мертвый.
Поэтому его возбуждала интрига с Алансоном.
С Варфаломеевского побоища прошло почти два года — для Генриха праздных и бесполезных. Он часто думал о своем королевстве Наварра, и ему очень хотелось вернуться на родину. В недобрый час приехал он в Париж жениться на Марго.
Гугеноты, зная об интересе Алансона к их делу и о его дружбе с Генрихом Наваррским, решили, что он может стать одним из них, и отправили обоим тайные письма с призывом покинуть двор и присоединиться к ним; они готовы принять того и другого в вожди.
Мысль стать вождем гугенотов показалась Алансону привлекательной. Он стремился отомстить матери и братьям за недоверие накануне побоища. Почему бы ему не примкнуть к гугенотам? Это единственный способ выступить против Анжу, матери и короля.
Своим жалким умишком он стал строить планы перехода в гугенотский лагерь, но о них донесли Екатерине Медичи. Опасаясь мести гугенотов за Варфоломеевскую ночь, она увезла двор в Венсенский замок, взяв с собой арестованного Алансона и Генриха, подозревая его в сговоре с младшим сыном.
Едва этот испуг стал забываться, как последний любовник Марго, граф де Ла Моль, и его друг, граф Аннгибал де Коконас, были арестованы по обвинению в покушении на жизнь короля, и Алансон с Наваррским снова оказались под подозрением.
