Верный конюший Генриха Агриппа д'Обинье, человек строгих принципов, поэт, историк, вдохновенно увековечивающий происходящие события, так возмущался безответственностью своего короля, что взял на себя задачу отчитать его.
— Как вы можете оставаться здесь, — укоризненно спрашивал он, — когда нужны своему королевству? Как можете проводить время с женщиной, которая, говорят, предпочитает вам других любовников?
При этом Агриппа понимал, что вряд ли кто из других монархов разрешит своему подданному разговаривать в подобном тоне. Может, потому он и служил Генриху так верно. Пусть его король волокита, беззаботен и пассивен, но по крайней мере он не заблуждается относительно себя и выслушивает критику окружающих, хотя толку от нее мало.
— Ты забываешь, Обинье, — ответил он с улыбкой, — что я здесь пленник.
— Пленник! Другие бежали из тюрем. А теперь в руках у них оружие. Люди, знающие вас с младенчества, отдались под начало герцога Анжуйского. Но какая может быть вера в подобного вождя? Возглавить их, сир, ваша задача, но в своей безответственности вы предпочитаете быть слугой здесь, а не повелителем там, вас презирают, хотя должны бояться.
Генрих неспешно, дружелюбно улыбнулся.
— Терпение, добрый Агриппа. Потерпи еще немного.
Что этот Наваррский за король? — удивлялись все при дворе.
Генрих продолжал вести беззаботный образ жизни, но все полагали, что рано или поздно он последует примеру младшего брата Марго. Может ли король быть так безразличен к своему будущему, как Наваррский? Что с его королевством? Неужели он надеется удержать то немногое, что имеет, если не приложит к этому усилий? Он наверняка строит какие-то планы. Не слишком ли наиграна его беззаботность?
Генрих понимал, что бежать ему будет сложнее, чем Франциску. Он не сможет оставить карету возле дома любовницы и выйти к приготовленным лошадям через заднюю дверь.
Чтобы иметь возможность привести свой план в действие, ему надо было как-то успокоить подозрительность окружающих.
Екатерина Медичи собиралась вместе с королем на молитву в Сен-Шапель, когда им доложили, что Наваррский бежал. Лицо Генриха III исказилось от гнева, но королева-мать лишь рассмеялась.
— Далеко ему не уйти, — сказала она. — Мы отправим гвардейцев по всем дорогам, ведущим на юг; будь уверен, его скоро вернут обратно.
Отдав распоряжения, она вернулась к сыну и продолжила разговор о Наваррском:
— Никуда он не убежит. Слишком уж беззаботен и не пускается на хитрости, как твой брат. Вздумал ускакать среди дня, когда его отсутствие тут же заметят!
— Пока Наваррский при нас, его можно не опасаться, — сказал король, ему вспомнился смелый отказ Генриха от убийства.
— Нельзя показывать, что нас взволновало его исчезновение, — сказала Екатерина. — Едем в Сен-Шапель, как собирались.
По пути в церковь сын и мать узнали от сопровождающих, что во дворце судачат о бегстве Наваррского и размышляют, чем явится оно для дела гугенотов, поскольку его обращение в католичество никто не воспринимал всерьез.
— Сам он, — сказала Екатерина, — как вождь наших врагов нам не страшен. Но нельзя, чтобы из него сделали символ. Гугеноты не забыли, что он сын своей матери — хоть и очень не похож на нее.
Выходя из Сен-Шапель, король с королевой-матерью увидели всадника. Он был один, и они не сразу узнали в нем Генриха Наваррского. Со смехом, озорно блестя глазами, он поклонился.
— Я слышал, вы разыскиваете одного человека, — произнес Генрих во всеуслышание, — поэтому возвращаю его вам.
К дворцу он ехал между Екатериной и королем, весело болтая, словно был очень рад их обществу; и они не могли скрыть облегчения.
— Не понимаю, почему вы с такой готовностью поверили в мой отъезд, — сказал он.
— Ходили слухи, будто ты уехал к Франциску, — пробормотал король.
— Ха, — засмеялся Генрих, — при желании это было б нетрудно.
— Мы быстро бы вернули тебя.
— А тут я вернулся сам… да, в сущности, никуда и не уезжал. С какой стати? При вашем дворе мне многое доставляет удовольствие.
Король с матерью-королевой уверились, что у него нет намерения покинуть двор и начать войну. Политические интриги не для него. Он предпочитает будуарные.
В глубине души Генрих был очень рад. Он произвел нужное впечатление. Бегство было немыслимо; теперь напряженность ослабнет, и можно будет подумать о побеге всерьез. А пока они по-прежнему должны считать его беззаботным волокитой.
В апартаментах, прилегающих к покоям короля Наваррского, собралось несколько человек, по правую руку от Генриха сидел верный Агриппа д'Обинье. Они обсуждали, как через несколько дней им вырваться из Парижа и отправиться на юг.
Генрих в общих чертах обрисовал простой план. Он скажет, что едет в Санли на охоту, а чтобы полностью усыпить подозрение, пригласит с собой герцога де Гиза. В Санли они улизнут от него и будут скакать всю ночь. Вот и все. Никто его не заподозрит.
— На то есть две причины, — сказал с усмешкой Генрих. — Во-первых, я приглашу с собой Гиза, а разве гугенот, собираясь бежать, предложит их злейшему врагу составить ему компанию? Во-вторых, я попросил должность верховного наместника королевства, и королева-мать намекнула, что они с королем намерены пожаловать ее мне. Чего ради мне бежать от должности, которой домогается столько людей? Все небось насмехаются над моей глупостью — неужели я и вправду надеюсь стать наместником? Да, есть и еще одна причина. Они считают меня слишком ленивым для бегства.
— И будут весьма удивлены, — сказал д'Обинье.
— Да, мой добрый старый друг, будут.
Он улыбнулся собравшимся и обратился к одному из них:
— Фервак, ты уверен, что никто не знает о нашем собрании в твоих комнатах?
— Полностью, сир. Никому не придет в голову, что я могу принять участие в таком заговоре.
— Добрый друг, когда мы покинем тебя, ты станешь сообщать нам, что делается при дворе.
— Можете положиться на меня, — пообещал Фервак.
— Со временем ты присоединишься к нам. — Генрих улыбнулся. — Друзья, вряд ли наш план сорвется, однако не будем слишком самонадеянны.
Король Наваррский поехал в Санли, его отъезду никто не противился. Путь охотничьей компании лежал мимо сен-жерменской ярмарки, и Генрих предложил походить по ней.
Отправился он вместе с Гизом; они шли сквозь толпу рука об руку — двое самых пылких мужчин во Франции. Острые глаза Наваррского выискивали самых миловидных девушек, он останавливался, болтал с ними, назначал свидания на тот день, когда будет возвращаться обратно. Гиз поглядывал на него с легким высокомерием. Грубые манеры, думал он, даже для незначительного короля. Герцог презирал этого человека, с удовольствием растрачивающего жизнь при французском дворе. Он недостоин быть королем даже маленького королевства; и скорее всего в один прекрасный день лишится своей Наварры. Потом они продолжали путь в Санли. Наваррский был словоохотлив, обсуждал прелести ярмарочных девиц, говорил, что король с королевой-матерью собираются дать ему должность верховного наместника королевства, и он ждет назначения через несколько дней.
