«Глупец, — думал Гиз. — И бедняжка Марго замужем за таким человеком. Насколько лучше ей было бы со мной. Я отнял бы у него королевство, если они хотели в мужья для нее обладателя наваррской короны».
Когда приехали в Санли, Гиз сказал, что не хочет охотиться. Генрих тут же выразил сожаление и принялся его уговаривать. Чем больше он старался, тем увереннее Гиз считал, что присматривать за этим человеком нет нужды, он наверняка не попытается бежать, как Франциск. Более того, королева-мать отправила с ним двух шпиков, Сен-Мартена и Эспалена. Он назначил свидание девице с ярмарки, надеется на должность верховного наместника, которую может получить, лишь будучи добрым верным вассалом короля и королевы-матери.
Когда Гиз покинул охотничью компанию, Генрих засмеялся от радости. Все произошло так, как он и надеялся.
Фервак в Париже не находил себе места от беспокойства.
Пока никто не подозревает, что Наваррский собирается бежать, но через несколько дней поймут, что он сбежал. Начнутся расспросы. Вдруг кто-то видел, как они выходили из его апартаментов? Что тогда?
Темная сырая камера! Допрос! Отвратительный хруст костей при пытке «испанским сапогом»! Потом уже никогда не сможешь ходить. И скорее всего сдохнешь в каком-нибудь каменном мешке.
Наваррскому не удастся бежать. Он слишком бездумен.
Фервак побегал по комнате. Остановился у двери. Время еще есть. Наваррский уже должен приехать в Санли, но бежать, наверно, еще не пытался.
И Фервак пустился со всех ног к покоям королевы-матери.
Обинье не входил в охотничью компанию, он собирался покинуть Париж вскоре после своего короля. Он готовился к отъезду, когда к нему примчался друг, тайный гугенот по фамилии Роклор.
— Я только что видел, как Фервак торопливо шел к покоям Екатерины.
— Фервак? А почему бы ему…
— Агриппа, друг, послушай. Чего ради Ферваку нестись к королевским покоям? Разве такие, как он, мчатся просто так к их величествам? Притом с таким выражением на лице.
— Каким?
— Страха.
— Бежим отсюда! — выкрикнул Обинье. — Немедленно… сейчас же!
Обинье и Роклор нагнали Генриха неподалеку от Санли. Завидев их, он сразу догадался, что его предали.
Однако приветствовал друзей он беззаботно, потому что рядом находились Сен-Мартен и Эспален, шпики королевы-матери, получившие приказ караулить его.
Они были твердо настроены исполнять свою обязанность; и Наваррский обдумывал, как от них избавиться, когда появились его друзья.
— Очень рад видеть вас, — обратился он к Обинье и Роклору. — Вы очень вовремя. До Санли уже рукой подать. На ночлег я хочу расположиться в городке, вечером там выступают странствующие актеры. Посмотрю представление, повеселюсь с добрыми горожанами; а завтра… едем на охоту.
Обинье не терпелось поговорить с Генрихом наедине, и он сходил с ума от беспокойства. Раз Фервак предал их, на все дороги, ведущие из Санли, вышлют гвардейцев, и эта попытка бегства потерпит неудачу. А когда представится возможность следующей, если станет известно, что замышлялась эта?
Улучив минуту, Обинье шепотом рассказал о случившемся.
— Через несколько часов дороги перекроют. Что будем делать?
— Уедем раньше, — ответил Генрих.
— Как избавиться от этих двух шпиков?
— Я обдумываю план.
— Есть только один способ. Внезапно наброситься на них и убить.
— Подожди, — сказал Генрих. — Я не хочу убивать тех, кто не сделал нам зла.
— Если намерены бежать…
— Дай мне подумать еще немного.
Они въехали в Санли. Наваррский искал приют на ночь очень старательно; у хозяйки гостиницы, на которой он остановил выбор, была красавица дочь, не скрывавшая восхищения Генрихом; он тоже не сводил с нее глаз. Обинье раздраженно подумал: «Кажется, он решил с ней переспать и забыл, для чего мы здесь!»
Генрих настоял, чтобы Сен-Мартен и Эспален выпили с ним.
— Король с королевой-матерью думают, что я замышляю побег, — сказал он, легонько икнув. — Неужели, друзья, вы полагаете, что я удеру… когда такая красавица, как дочь хозяйки, готова на все?
Нет, заверили они, им это и в голову не приходит.
В Генрихе Наваррском было нечто располагающее. Ни важности, ни королевских манер. Просто добрый малый, большой охотник до женщин. Политические интриги его никогда не занимали.
Эспален и Сен-Мартен отдали должное хорошему вину и пьяно таращились на своего поднадзорного. Он сказал им, что жалеет короля и королеву-мать. Они понапрасну мучаются и беспокоятся. И велел шпикам вернуться в Париж, сообщить, что бояться нечего.
— Расскажете, как проводит время король Наваррский, а завтра вернетесь ко мне. Думаю, охота начнется позже, чем намечалось.
Оба шпика были очарованы им. Он проводил их до конюшни, посмотрел, как они садятся в седла. Велел ехать в Париж, засвидетельствовать его почтение королю и королеве-матери, успокоить их страхи… сказать, что все хорошо, потому что Наваррский проводит ночь в теплой постели новой любовницы и сомневается, что одной ночи с ней ему хватит.
К его изумлению, шпики уехали.
— Готово, — оповестил он своих людей. — Едем немедленно.
Они ехали молча всю ночь; не останавливались даже поговорить, пока не пересекли Луару.
Тогда Генрих остановил коня.
— Слава Богу, — сказал он, — за мое избавление. В Париже отравили мою мать. Убили адмирала и моих верных слуг; со мной тоже собирались обойтись не лучше. Я не вернусь туда, если не буду вынужден. — И криво улыбнулся. — Сожалею лишь о том, что оставил в Париже жену и мессу. — Губы его насмешливо изогнулись. — Без мессы постараюсь как-нибудь обойтись. А без жены нет. С ней я намерен еще повидаться.
И оглядел небольшую группу друзей.
— Побег удался. Но радоваться будем потом. А теперь — в Беарн.
ДОЧЬ ГУВЕРНАНТКИ
Побег Наваррского сразу же воодушевил гугенотов.
Он оказался не бездумным мальчишкой, а человеком действия. Перехитрить Генриха де Гиза, королеву-мать и короля; они хотели удержать его в Париже и при всей своей власти не смогли. Заметил — правда, в своей излюбленной шутливой манере, — что вполне может обходиться без мессы. В устах Наваррского это равносильно отречению от католичества, которое его вынудили принять, — и возвращению в лоно гугенотской церкви.
Потом он еще добавил, что рад избавлению от французского двора, где враги в любое время могут перерезать тебе горло.
— Я только дожидаюсь, — заметил он, — удобного случая, чтобы дать небольшой бой, поскольку они хотят убить меня, и почувствую облегчение, если опережу их.
