— Та, о которой я веду речь, уже в возрасте, она сама мать, серьезная, добродетельная…
— И потому идеально подходит для этой должности. Поставь ее домоправительницей. Ты, как всегда, прав. Эта дама наверняка больше пригодится моей сестре, чем мне.
Генрих улыбнулся, Обинье тоже. Он был доволен. Ему хотелось ввести во дворец как можно больше серьезных дам.
Екатерина приехала в Нерак, и Генрих встретил ее так, словно они совсем не расставались. Настроен он был добродушно, шутливо, как всегда; а она радовалась возвращению домой. При французском дворе девушка чувствовала себя неуютно. Ей казалось, ее презирают за то, что она скромница — не меняет любовников одного за другим, как ее невестка, законодательница мод и вкусов Марго.
Здесь, в Нераке, она будет чувствовать себя дома.
Екатерина слезла с коня, обняла Генриха, потом, взглянув на замок, вспомнила мать и растрогалась. Генрих взял ее за руку и слегка сжал; ему были понятны чувства сестры; сам он при всем своем добросердечии не обладал глубиной чувств, вызывающей тоску по прошлому. И хотел, чтобы сестра улыбалась, а не плакала.
— Добро пожаловать домой, — сказал он ей. — Мы устроим пир в твою честь. Поверь, ты не пожалеешь, что вернулась.
— Надеемся, ваше высочество, вы не забыли, чему учила вас мать, — сказал Обинье.
Генрих засмеялся.
— Наш добрый друг стремится обратить тебя в гугенотку. Что скажешь по этому поводу?
— В глубине души я всегда оставалась гугеноткой, — ответила Екатерина. — Этого хотелось бы матери.
— Ты доставила Обинье радость — и мне тоже, — негромко сказал Генрих. Обнял сестру и неожиданно поцеловал — это было в его манере. — Ему — преданностью материнской религии; мне — возвращением.
Он сам повел сестру в ее покои, постоял с ней у окна, глядя на реку Баизу, которую они постоянно видели в детстве. Обинье с гордостью взирал на то, как обменялись приветствиями принцесса и мадам Тиньонвиль, очаровательная серьезная женщина; его радовало, что она может быть гувернанткой принцессе.
После приветствий они заговорили в той манере, какую Обинье считал наиболее подходящей для гувернантки и воспитанницы.
Дверь покоев внезапно отворилась, вошла девушка; она была, пожалуй, чуть младше принцессы и такой красавицей, что, казалось, осветила комнату своим появлением.
При виде незнакомых людей она приоткрыла рот в детском испуге.
— Но, maman…
Мадам де Тиньонвиль изящно подняла руку, девушка умолкла и застыла на месте; ее темные волосы спадали на плечи; застенчивый румянец придавал яркость красоте.
— Ваше величество, — обратилась мадам Тиньонвиль к королю, — нижайше прошу прощения.
— Вы его получили.
— Я взяла с собой дочь, потому что иначе не могла бы принять эту должность.
— Извиняться за это не нужно, — негромко сказал король. — Мы благодарны вам за такой поступок.
— Жанна, — сказала девушке мать, — засвидетельствуй почтение его величеству.
Девушка робко подошла и встала перед королем на колени.
Обинье пришел в ужас. Он только что узнал о существовании этой девушки и увидел в глазах короля знакомый огонек.
Генрих вскоре забыл обо всем, кроме прекрасной дочери мадам де Тиньонвиль. Он зачастил в покои сестры, проявлял живейший интерес к ее занятиям и присоединялся к принцессе, когда она гуляла по саду, потому что с ней всегда находились сопровождающие, в том числе, разумеется, Жанна.
Девушка была целомудренной, взгляд ее прекрасных голубых глаз простодушным, но Генрих не сомневался, что за неделю она станет его любовницей. И предвкушал громадное удовольствие. Она будет совершенно не похожа на опытную мадам де Сов; и его удивляло, как он мог увлекаться такой женщиной, если на свете есть прекрасные девушки вроде Жанны де Тиньонвиль. Но такой, как Жанна, больше нет. По иронии судьбы, чтобы встретиться с ней, понадобилось приехать в Беарн.
Прошло несколько дней, прежде чем Генрих ухитрился оказаться наедине с девушкой. Жанна собирала в саду цветы. Увидя, что он приближается, она поставила корзинку и, казалось, собралась убежать. Король преградил ей путь, девушка покраснела и сделала реверанс.
Генрих широким шагом подошел к ней и приподнял, взяв за локти; она оказалась легкой, сущим ребенком; и ахнула, когда ступни ее оторвались от земли.
— Ага, — сказал он, — попалась. Теперь никуда не денешься.
Ее голубые глаза округлились; казалось, она не поняла.
— Ты избегала меня, или мне это почудилось?
— Сир, я не понимаю, о чем вы…
— Сейчас поймешь. Я должен сказать тебе многое.
— Мне, сир? — Тебя это удивляет? Оставь, маленькая Жанна. Тебе достаточно лет, чтобы догадываться о моих чувствах к тебе.
— Надеюсь, я ничем не расстроила ваше величество.
— Еще как расстроила! — Генрих засмеялся. — Ты знаешь, что тревожишь мои сны с тех пор, как я увидел тебя?
— Нижайше прошу прощения…
— И есть за что. Но заслужить его ты можешь только одним способом. Остаться со мною на ночь и вернуть покой моим дневным часам.
Генрих видел, как щеки девушки заливает румянец. Она была очаровательна.
— Я вынуждена просить ваше величество отпустить меня.
— За любезность надо платить. Поцелуй в обмен на свободу.
— Кажется, ваше величество спутали меня…
— Спутал?
— С потаскухой.
Настал его черед выразить удивление. Он опустил девушку на землю, но не выпускал, держа на небольшом расстоянии, чтобы видеть ее лицо.
— Такое словечко на таких чистых устах! — насмешливо сказал Генрих. — Неужели их никто не целовал?
— Родные и друзья…
Генрих тут же поцеловал ее в губы.
— Потому что, — сказал он, — я твой друг и стану самым близким.
Девушка не ответила на поцелуй.
— Боюсь, ваше величество может потребовать чего-нибудь в благодарность за дружбу.
— Дружба, предложенная не от всего сердца, — не дружба.
— Тогда я благодарю ваше величество за дружбу, предложенную от всего сердца и не требующую ничего взамен.
— Раз я предлагаю ее от всего сердца, то и ты тоже?
— Трудно представить, как простая девушка может быть другом королю.
— Дорогая моя, это случается сплошь и рядом.
— Но вряд ли случится со мной.
Юные губы были плотно сжаты; глаза хоть и сверкали, но холодно. Ей-богу, подумал Генрих, за этой стоит поухаживать.
Ухажером он был неважным. Не признавал надушенных записок, цветистых комплиментов и прочих тонкостей. Оставлял их таким, как месье де Гиз и дамские угодники французского двора. А сам предпочитал сильное чувственное влечение и его немедленное удовлетворение к удовольствию обеих сторон.
