Не всегда, но двери порой отвечают. Точно так же мысленно или «ощущениями» – лёгким дуновением ветра, еле слышным скрипом, секундной вспышкой радости. Юнь чуть улыбается этим ответам, а после продолжает обход.
Когда все двери отворены, наступает время готовить завтрак – семейная обязанность, которая никогда не надоедает Юнь, в отличие от уборки, приготовления обедов или ужинов, походов за покупками, стирки и прочего, прочего, прочего…
Так проходят дни и недели, переходя в месяцы и годы, пока Юнь не исполняется двадцать.
* * *
В маленькой лачуге, в которой Юнь ютится с ещё двумя девушками, как и она приехавшими в Пекин в поисках самостоятельности, дверей всего три, но и их Юнь продолжает открывать, и с ними продолжает разговаривать. И малое количество нисколько не смущает – чем меньше собеседников, тем содержательней и глубже беседа.
Затем наступает черёд гостиницы, в которой Юнь работает. После – другой гостиницы, за которую она платит четверть жизни, прежде чем наконец получает в полную собственность. Все эти годы Юнь удаётся оставаться незамеченной по утрам и даже самые убеждённые полуночники засыпают перед её приходом, уходят в душ или попросту не слышат чужих движений и щелчок открывающегося замка.
Когда случается пожар от заискрившей проводки, Юнь как раз совершает утренний обход. Открытая дверь дарит огню приток воздуха, а самой Юнь – необходимость несколько пластических операций. Лицо восстановить удаётся, вот только от былой улыбающейся женщины остаётся лишь восковая маска почти без эмоций.
Вся страховка уходит на операции, и порой Юнь жалеет, что на них согласилась. Всё-таки с обгорелым лицом и ужасными шрамами она могла улыбаться, а не просто кривить губы. А теперь у неё на лице своя собственная дверь, за которой прячется настоящая Юнь и никак не может выбраться.
И нет никого, кто мог бы её выпустить.
Наверное, именно это побуждает Юнь уехать в Медину. Сорваться в один миг, приехать в странный город, заночевать в огромном заброшенном доме, а после решить, что он вполне подходит для гостиницы.
* * *
К счастью, никто не требует никаких документов. Ты занял дом, ты трудишься над его устройством, так что он теперь твой. И ничего сверх того не нужно.
Юнь трудится почти полгода, прежде чем понимает, что наконец-то может принимать гостей. Всё это время она подрабатывает то тут, то там. Берётся за всё и даже сверх того, лишь бы получить то, что ей необходимо. Иногда это просто услуга за услугу, иногда деньги, иногда нечто такое, что стоит забыть сразу, едва деньги получены.
Чем больше Юнь работает, тем больше замечает, что ей порой необъяснимо везёт, но ровно настолько, насколько необходимо для дела. Не больше, не меньше.
Впрочем, Юнь большего и не требуется.
Однако, когда гостиница наконец-то обзаводится вывеской и открывается для посетителей, то оказывается, что их нет вовсе. Никому в Медине не приходит в голову жить в гостинице, когда вокруг много незанятых домов и квартир – кажется, что они появляются сами собой непостижимым образом. День за днём проходишь мимо пустыря, а потом понимаешь, что уже несколько дней ты видишь перед собой дом. Заходи, живи, и никто слова не скажет.
Совсем как случилось с Юнь, когда у неё появилась гостиница.
* * *
Проходит почти год, и Юнь примиряется с тем, что её дальнейшая жизнь будет посвящена открытию дверей в пустом огромном доме, который она по нелепости считает гостиницей. Однако стоит этому знанию оформиться в слова, как появляется Рабби, будто таким образом Юнь породила заклинание, призвавшее постояльца.
Возможно, так и есть, но Юнь нет никакого дела до этого.
Рабби входит вкрадчиво, долго изучает интерьер, саму Юнь, а после предложенные номера. В конце концов он выбирает самый дешёвый. Говорит, что спартанская обстановка только мотивирует его на свершения.
Юнь неудобно предоставлять единственному гостю самый неудачный номер, но она не спорит, радуясь тому, что здесь наконец-то появился хоть кто-то. И, боясь, что Рабби рассердится и уйдёт, Юнь уговаривает его лишь для виду.
Так начинаются долгие годы, за время которых хозяйка гостиницы и единственный жилец становятся куда большим, чем просто людьми, живущими в одном здании.
И все эти годы Юнь каждое утро просыпается рано-рано и обходит всё трёхэтажное здание, открывая двери.
И в день, когда Рабби уходит. И на следующий. И после.
В то утро, когда в гостинице появляется Любомир Грабовски, Юнь не отступает от своих привычек, но меняет порядок: начинает с первого этажа. Чтобы не разочароваться вдруг и сразу, когда обнаружит, что вчерашние события – лишь галлюцинация старой уставшей женщины, у которой только одна радость и осталась, что открывать двери.
Однако, когда она доходит до третьего этажа, за закрытой дверью доносится сонное бормотание детектива и невнятные стоны. Радости или горя – этого Юнь не может различить, да и не хочет. Сердце, замершее в груди, начинает биться всё чаще, догоняя, должно быть, по скорости крылья колибри.
Чуть приоткрыв дверь, Юнь спускается по лестнице и чувствует, что глубоко под чужой кожей проступает давно утерянная улыбка…
Глава X
С утра я направился в старую квартиру: там кое-что оставалось, что следовало захватить в управление.
Слово «старая» пришло само по себе. Хотя я не видел с утра хозяйку отеля и оставил ключ на стойке, но ничуть не сомневался, что вечером получу его обратно. И номер будет убран, ожидая меня, как это было вчера.
Не сомневался я и в том, что именно так и поступлю. Хорошая спокойная ночь – это было именно то, чего мне не хватало. Тупая ноющая боль внутри отступила, и мысли забегали в разы быстрее.
В квартире я собрал остатки чистой одежды и упаковал в просторную сумку. Банка с пылью, собранной на месте крушения поезда, и пакет для экспертов тоже отправились туда. Когда я вновь оказался на улице, сумка закачалась под порывами ветра – слишком мало оказалось того, что я взял из старой жизни.
В управлении вместо Бобби Ти сидел другой дежурный, чьего имени я не помнил. Я ограничился кивком и двинулся в сторону собственного кабинета, гадая, чем же занят Бобби. Я надеялся, что толстяк не забросил борьбу с лишним весом и не обжирается где-нибудь, где его никто не увидит, а просто взял выходной, чтобы набраться сил.
Поймав себя на том, что, кажется, скучаю по Бобби, я не удержался от улыбки.
– Смотрю, ты прям светишься от удовольствия! – Шустер возник внезапно, как он это умел, но у меня действительно было хорошее настроение, так что я даже не дёрнулся против обычного.
– Это не так уж и сложно. Вот что делает с человеком хороший сон. Попробуй как-нибудь.
– Предпочитаю другие способы расслабляться, – он ухмыльнулся и проник в мой кабинет раньше меня.
