Прочитав все это, Лиля едва сдержалась, чтобы не треснуть себя по щеке за то, что только что так отчаянно по-девичьи фантазировала там, в купе, украдкой разглядывая своего врага.
«Вывалила перед ним все запасы еды, идиотка, – горела стыдом она. – Похвастаться захотела своей хозяйственностью, понравиться ему. Размечталась, вдруг такой, как он, – и я. Вот ведь дура, кретинка…»
Лиля долго стояла в тамбуре, вцепившись в поручень, то порываясь рассказать на форуме Ведьмовства, кто сейчас едет с ней в одном купе, то стирая уже набранный текст.
Вряд ли ей кто-то поверит, опять поднимут на смех, тем более после той истории с зеркалом, когда ей пришлось срочно съезжать из съемной квартиры. Снова начнутся насмешки и обвинения: мол, изгнанная из Ведьмовства неудачница Кострова привлекает к себе внимание, поскольку ее не пригласили на шабаш.
Самосохранение отчаянно вопило, что нужно немедленно ринуться в самый дальний вагон. Там переждать до ближайшей остановки где-нибудь в Тольятти, выскочить пулей из поезда… И оказаться без денег и вещей в чужом городе. К тому же на шабаш в Самару она тогда не успеет точно и изгнание из Ведьмовства ей обеспечено стопроцентно – на радость врагам вроде Шкурина.
На деревянных ногах Лиля вернулась из тамбура. Еще минут десять она торчала перед дверью купе, привлекая удивленные взгляды проводницы, а потом, с остервенением рванув дверь, решительно шагнула внутрь.
Светловолосый монстр, устроившись на нижней полке по-турецки и демонстрируя не слишком чистые босые ноги, с удовольствием жрал холодную курицу вместе с фольгой, заедая ее сочным помидором и вытирая подбородок рукавом рубахи. Блестящий ромб с изображением зеленого глаза был на месте – мелькал на отвороте воротника.
Как же все-таки обманчива внешность! Именно это и подвело Лилю, раз она не узнала врага с первого взгляда.
Врага можно представлять гадким существом с острым носом и прищуром злых глаз, вроде как у Стаса Шкурина, а этот парень был похож на юного бога, который случайно очутился в купе, влетев в приоткрытое окно вместе с летним ветром. И задержался только затем, чтобы такая посредственность, как Лиля, навсегда запомнила, как бог юности и красоты перемалывает куриные кости великолепными белыми зубами и чавкает, шмыгая носом.
Лиля огрела врага ненавидящим взглядом:
– Это моя курица!
Попутчик, ощутив перемену в тоне, сразу все понял, что не помешало ему угощаться.
– Ага, ну наконец-то до глупой ведьмы дошло, кто я такой, – продолжая жевать, спокойно произнес наглец. – Автограф давать не буду и не проси. Курица так себе сготовлена, пробовал и получше. Если хочешь – присоединяйся, я поделюсь.
И он с ухмылкой протянул Лиле уже значительно объеденную тушку.
Она яростно рванула к себе уцелевшую куриную ногу, да так и осталась сидеть с ней, разглядывая того, кого сейчас больше всего на свете мечтала убить.
С легкой дрожью в голосе юная ведьма задала опасный вопрос:
– Вы ведь меня не помните, Морок?
– Не-а.
Это «не-а» прозвучало настолько равнодушно, что ногти ведьмы невольно вонзились в куриное мясо, будто то же самое ей хотелось сделать с физиономией своего злейшего врага.
– Я одна из тех, кого вы удерживали в плену прошлой зимой, мучили и терзали, – Лиля старалась говорить холодным тоном, но нотки истерики все-таки предательски прорывались. – Мне повезло, я не сошла с ума! А моя мама разучилась колдовать, потеряла дар. Мы бежали в Выборг, первые дни жили на вокзале, голодали. С трудом нашли жилье, которое выглядело как ад после нашей московской квартиры, да! Сколько дней я боялась выйти из дома… Я всего боялась и ненавидела себя за страх… Да! Я с тех пор ненавижу лето, цветы, траву. Раньше любила, а теперь ненавижу. В Выборге я кое-как выживала, практиковала и заводила клиентуру через знакомства. И снова ваши козни – я снова все потеряла! Рассказать, каково ведьме стоять за прилавком?
– Сейчас распла́чусь, – фыркнул Егор. – Извинений не дождешься, если что.
Лиля ощутила, как горло что-то обожгло изнутри, – возможно, сдержанный крик. Ей хотелось схватить сумку и огреть хама по голове. Но вдруг она осознала, как комично смотрится с яростным лицом и отобранной у прожорливого врага куриной ногой в дрожащих пальцах.
– Вообще-то, это мое купе, раз я заплатила за билет, – напомнила Лиля, кусая губы.
– Лично мне все равно, – пожал плечами Егор. – Хочешь – уходи, хотя все купе в вагоне вроде заняты. Гнать оттуда людей не буду, ради ведьмы и пальцем не пошевелю. Или спи в тамбуре до самой Самары, если хочешь.
– Большое спасибо.
Лиля, так и продолжая сжимать в дрожащих пальцах куриную ногу, уставилась в окно, стараясь не разреветься. Яркая зелень, пробегающая за окном купе, дрожала, сливаясь в единый поток.
Угораздило же ее вляпаться, ведь могла просто пройти мимо того скандала около такси, пусть бы Морок сам разбирался. Что ему люди, все пять миллиардов людей на Земле, если он держатель дневного права?..
«Стоп, что-то тут не так! – сообразила ведьма. – С ним не так, раз путался в жалком виде около вокзала и даже позволил какой-то тетке схватить себя за шиворот. И зачем он, вообще, едет на наш шабаш?»
Взгляд Лили внимательно скользил по лицу ненавистного попутчика, подмечая детали.
Глаза у Морока немного припухли, как у нее самой когда-то, когда она не спала столько ночей. У него бессонница – вот что. И истощение: заостренные скулы и торчащие ключицы, и полный тупик, судя по отчаянию раненого зверя, которое мелькает сквозь показную наглость.
«Вика говорила, что Морок влез в потустороннюю магию, проводил опасные ритуалы вызова с того света, – Лилю вдруг осенила догадка. – После такой жесткой магии выживет редкая ведьма, а он ослаб, и очень заметно… Так вот почему он сказал, что его еда не дает сил. Ведь мог бы сотворить тысячу таких жареных куриц – да любых деликатесов, но ест-то настоящее…»
– Не уйдешь? – грубо поинтересовался ее попутчик, заметив, что ведьма не отрывает взгляда от его лица.
– Всегда успею, – Лиля положила куриную ногу на салфеточку, лежащую на столе, и дипломатично пододвинула ее к попутчику. – Я вот что подумала. Вы едете на шабаш ведьм не от хорошей жизни, наверное. У вас что-то случилось?
– Ничего не случилось. – По лицу Морока пробежала тень, губы напряженно дрогнули. – Так что не радуйся.
– Совсем не радуюсь. – Она изобразила сочувственную улыбку. – Даже у таких, как вы, которым ведьмы и люди вроде песка под ногами… И у таких тоже могут быть беды и проблемы. Что-то вас терзает и мучает, я вижу. И – нет, меня это не радует. Я не злопамятная. Если бы я знала, в чем дело, может, даже и попробовала бы помочь.
Парень молча жевал, потом вдруг взглянул на нее исподлобья:
– Это ты чего, серьезно?
