Иеремия (Джереми) Бентам (1748–1832), один из первых защитников животных, вероятно, наиболее известен тем, что он указал: вопрос заключается не в том, могут ли животные мыслить, а в том, способны ли они страдать
[310]. Этот момент был и остается немаловажным, мотивом для Бентама послужил тот факт, что с рабами часто обращались отвратительно, обычно не лучше, чем с животными. Веком ранее философа Рене Декарта вполне устраивало предположение, что животные неспособны страдать, поскольку отрицание у них боли помогало отличить животных от нас самих, в чем была весьма заинтересована католическая церковь. Кроме того, это означало, что с животными можно обращаться жестоко, не чувствуя за собой вины. Но другие, к примеру современник Декарта, натуралист Джон Рей, считали немыслимым, чтобы у животных не было чувств. Он спрашивал, почему же тогда собаки плачут во время вивисекции? Свидетельство выглядело неопровержимым, но объективная демонстрация того, что птицы чувствуют боль, оказалась каверзной задачей
[311].
Некоторые ученые считают, что птицы могут ощущать лишь определенный тип боли. Представьте себе, что вы по неосторожности положили руку на включенную конфорку электроплиты. Вашей первой реакцией будут острые болевые ощущения, вы немедленно отдернете руку. Это бессознательный рефлекс. Он действует благодаря болевым рецепторам – ноцицепторам («ноци» – «ущерб, повреждение») в коже, посылающим сигналы в спинной мозг, в итоге вы рефлекторно отдергиваете руку. Таков первый «уровень» реакции на боль. Второй – передача сигнала от вашей руки по нервам в головной мозг, где эта информация обрабатывается и возникает ощущение или чувство боли. Это осознанная боль – то, что вы чувствуете уже после того, как убрали руку с горячей конфорки. Предполагается, что для ощущения боли этого типа необходимо обладать сознанием. Если, как считают некоторые ученые, у птиц сознания нет, они не в состоянии испытать это конкретное «чувство» боли
[312].
Такие взгляды подразумевают, что для выживания достаточно одного только бессознательного болевого рефлекса. И действительно, многие другие животные – как позвоночные, так и беспозвоночные, – демонстрируют рефлекс отдергивания того же рода в ответ на неприятные раздражители
[313]. С точки зрения самосохранения ценность такого рефлекса очевидна. Только задумайтесь о тех несчастных, которые из-за генетической мутации неспособны чувствовать боль и в результате постоянно прикусывают язык и щеки во время еды, или о пакистанском мальчишке, который зарабатывает себе на хлеб неспособностью чувствовать боль – показывает за деньги, как протыкает собственную руку ножами
[314].
Однако исследования кур убедительно доказывают, что птицы все-таки способны ощущать боль. Куры, которых в целях коммерческого разведения часто содержат в страшной тесноте, нередко выщипывают друг у друга перья, а иногда доходят до каннибализма. Для того чтобы предотвратить его, в промышленном птицеводстве птицам удаляют кончики клювов. Помня, о чем мы говорили ранее, в разделе об осязании, вы наверняка уже догадываетесь, о чем прочтете далее.
Обрезка клювов – быстрая процедура, которую производят нагретым лезвием, осуществляющим одновременное отсечение и прижигание клюва. По-видимому, обрезка приводит к начальному болевому периоду продолжительностью от двух до сорока восьми секунд, за которым следует безболезненный период – несколько часов, после чего начинается второй и более продолжительный период боли. Происходящее напоминает наши ощущения после ожога. Подтверждение тому, что куры испытывают боль в начальный период, было получено путем измерения разряда в нервных волокнах двух типов, для простоты обозначенных как волокна А и С, при раздражении болевых рецепторов. Волокна А отвечают за быструю болевую реакцию; волокна С – за возникающие позднее и более длительные болевые ощущения. Молодые птицы, видимо, испытывают меньше боли и оправляются после обрезки клюва быстрее, чем взрослые. У птиц старшего возраста также наблюдаются признаки большего дискомфорта, по прошествии 56 недель после операции они все еще избегают пользоваться клювами, меньше чистят оперение, клюют что-либо ради пробы реже, чем птицы, клювы которых не были обрезаны
[315].
Важный момент здесь заключается в следующем: если не считать встряхивания головой сразу после операции, предположительно означающего начальный болевой период, птицы не выказывают никаких явных внешних признаков дискомфорта. Только путем количественной оценки малозаметных нюансов их поведения и физиологии можно выявить более длительные ощущения боли.
Перейдем к более позитивной ноте: иногда меня спрашивают, какая у меня любимая птица. Долгое время я считал этот вопрос бессмысленным, но, получив опыт общения с представителями одного вида в 2009 году, стал воспринимать все тот же вопрос иначе. И теперь, слыша его, без колебаний отвечаю: колибри небесный сильф, южноамериканский красавец. Вообще-то существует два вида сильфов: небесный и длиннохвостый. Название соответствует внешнему виду этих крошечных элегантных колибри с изящными пропорциями и изысканной окраской: радужный зеленый с металлическим отливом на макушке переходит, в зависимости от вида, в переливчатый зеленый или синий под подбородком, а затем – в яркий кобальтово-синий или фиолетовый по всей длине вытянутого хвоста.
Первая встреча с небесным сильфом в Эквадоре привела меня в небывалый восторг, который сохранялся несколько дней. Сильф был таким чудом, что мне хотелось обладать им, поймать его и впредь хранить у себя такую красоту. Фотографии недостаточно, потому что она не передает всей прелести этой птицы, вдобавок единственного изображения слишком мало, чтобы запечатлеть всю ее сущность. Теперь я понимаю, почему в Викторианскую эпоху шкафы заполняли все еще великолепными, но безжизненными чучелами колибри: таким способом создаются множественные образы, воскрешающие очарование этой птицы.
Для увлеченного любителя птиц встреча с редким или особенно красивым пернатым немного похожа на влюбленность. Когда люди говорят, что они любят птиц, все дело в том, что вид конкретной птицы доставляет им удовольствие особого рода.
