Но что все это значит? Андреасен повторила открытие Бергера и при помощи ставших теперь доступными более развитых методов смогла узнать гораздо больше, чем Бергер, о том, какие взаимосвязанные структуры мозга подключаются к работе и что за работа вообще производится. Однако Андреасен проникла всего лишь под поверхность происходящего, и пассивный режим стал одной из центральных тем нейробиологических исследований через несколько лет, когда Рэйкл исследовал этот режим гораздо подробнее
[118].
В последние десять лет ученые обнаружили дополнительные структуры, участвующие в пассивном режиме работы мозга, и мы все еще пытаемся получше разобраться в их роли. Но мы точно знаем, что пассивный режим управляет внутренней умственной жизнью – нашим диалогом с самими собой, и сознательным, и бессознательным. Он включается, когда мы отвлекаемся от потока сенсорных данных, производимых внешним миром, и направлен на нашу внутреннюю самость. Когда это происходит, нейронные сети нашего эластичного мышления получают доступ к обширным базам знаний, воспоминаний и чувств, накопленных мозгом, и могут собирать понятия, которые мы сходу друг с другом не связываем, а также выявлять связи, которые мы не распознаем. Вот почему отдых, мечты и другие тихие занятия, в том числе и прогулки, способны мощно помогать с производством идей.
Ассоциативно смышленые
Мощь пассивного режима работы мозга связана с тем, где в мозге он коренится: все составляющие сети пассивного режима находятся в подотделах мозга, именуемых ассоциативными зонами. Такие зоны есть для каждой из пяти сенсорных систем и для каждой области моторики, а еще у нас имеются так называемые ассоциативные зоны высшего порядка – для сложных умственных процессов, не связанных ни с моторикой, ни с сенсорикой. В Главе 4 я говорил, что нейронные сети, представляющие те или иные идеи, способны активировать друг друга, создавать ассоциации. Ассоциативные зоны коры головного мозга – как раз те области, где такие связи устанавливаются.
Ассоциации помогают придать смысл тому, что мы видим, слышим, пробуем на вкус, обнюхиваем и ощупываем. Например, область мозга, именуемая первичной зрительной корой, засекает основные черты зрительно воспринимаемого мира – границы предметов, свет, тьму, расположение и тому подобное. Но это всего лишь данные. Что эти данные означают? Что это за люди, места и предметы, на которые вы смотрите, и каково их значение? Как раз ассоциативная кора определяет предметы, которые вы выявили во внешней среде.
Когда вы читаете надпись «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», отпечатанные буквы создают у вас на сетчатке изображение. Это всего лишь воспроизведение линий, из которых составлены буквы. Смысл этой надписи возникает, лишь когда информация передается с сетчатки в зрительную кору и далее, в ассоциативную: там-то и происходит определение смысла этой надписи, букв и слов, содержащихся в ней. Но тут все только начинается. Образ передается дальше, другим ассоциативным зонам, где этим же словам придают дополнительное значение коннотации, эмоциональный тон и ваши личные воспоминания и жизненный опыт.
Ни у кого нет прямого знания о том, как мыслят животные, но ученые, наблюдающие за ними, отмечают, что у зверей, судя по всему, способности к абстрактному ассоциированию очень ограничены. Посредством довольно затейливых экспериментов с конкретными предметами ученые способны показать, что макаки резус умеют складывать один и один, чтобы получилось два
[119]. Но ассоциативная связь орбиты Луны и геометрической фигуры «эллипс» им, надо полагать, уже не под силу. У людей же, напротив, почти три четверти нейронов мозга располагается в ассоциативных зонах – это в пропорции ко всему мозгу гораздо больше, чем у любого другого животного.
Наши ассоциативные нейроны – то, что позволяет нам думать и производить идеи, а не просто реагировать на внешние возбудители. Ассоциативные нейроны – источник наших воззрений, благодаря которым мы отличаемся друг от друга, они помогают нам определять себя как индивидов. Они же – источник нашей изобретательности. Наша культура склонна рассматривать открытия и новаторство как материализацию чего-то из ничего, как продукт бестелесного волшебства одаренного интеллекта. Но и революционные, и будничные идеи зачастую возникают из ассоциаций и перекомпоновки того, что уже болталось по углам у нас в уме.
Это возвращает нас к теме пассивного режима. «Когда ум находится в покое, он на самом деле гоняет туда-сюда всякие мысли, – говорит Андреасен. – Ассоциативные зоны фоново работают непрестанно, но именно когда вы не сосредоточены на какой бы то ни было задаче, то есть когда заняты чем-нибудь бездумным – ведете автомобиль, например, – вот тут-то уму самое большое раздолье блуждать. Вот почему здесь активнее всего рождаются новые идеи».
Как это часто бывает в нейробиологии, один из способов разобраться в том, какую роль та или иная структура или сеть играет в мозге, – изучать поведение людей, у которых деятельность этой структуры или сети нарушена. Рассмотрим знаменитый случай пациентки Дж., у которой из-за инсульта в лобной доле прекратилась деятельность мозга в пассивном режиме, а затем прямо-таки чудом восстановилась
[120].
Сразу же после инсульта пациентка Дж. молча лежала в постели и пребывала в сознании. Она откликалась на просьбы и указания и отвечала на адресованные ей слова. Но сама никаких разговоров не затевала. В отсутствие внутреннего умственного диалога, производящего ассоциации, на ум ей ничего не приходило.
Представьте себе какой-нибудь обыденный разговор. Если врач спрашивал ее: «Как вам больничное питание?» – пациентке Дж. удавалось ответить: «Не очень». Здоровый человек, возможно, добавил бы что-нибудь помимо буквального ответа. Возможно, Дж. могла бы сказать: «Если бы я уже не лежала в больнице, с такой едой запросто могла бы в больницу загреметь». Или: «Но всяко лучше мясной мистики у моего ребенка в школьной столовой». Но такие замечания возможны лишь после того, как извлечены из закромов ума личные умственные ассоциации – «скверная еда» и «пищевое отравление» или «больничная еда» и «школьная еда». Такие замечания не добыть из непосредственной внешней среды или обстоятельств. Это выражения вашей личности, за ними вам необходимо обратиться внутрь себя. Все это было пациентке Дж. недоступно. Она утратила способность производить новые идеи, а потому потеряла навык беседы. После того, как пациентка Дж. поправилась, у нее спросили, почему она не говорила ничего, кроме прямого ответа на заданный вопрос. Она ответила, что ей попросту «нечего было сказать». Ум у нее, по ее словам, был «пуст».
