Как выяснилось, такой сдвиг в восприятии огромен, но плодотворен. В 2001 году Франзен опубликовал «Поправки» и снискал этим романом громадную славу; с тех пор он процветает как писатель. Его романы – американские бестселлеры художественной прозы, Франзен завоевал Национальную книжную премию и оказался на обложке журнала «Тайм» с заголовком «Великий американский романист».
В предисловии к своей книге 1936 года «Общая теория занятости, процента и денег» экономист Джон Мейнард Кейнз писал: «Идеи, которые с таким трудом выражены здесь, чрезвычайно просты и должны быть очевидны. Трудности не в новых идеях, в освобождении от старых, которые проникли во все уголки сознания… большинства из нас»
[160]. Успех Франзена – притча об освобождении, повесть о пользе эластичного мышления и потенциала, который в нас есть. Мораль состоит в том, что отставляя свои привычные подходы, мы способны достичь целей, какие прежде могли казаться невозможными.
Когда мысль застывает
На рубеже ХIX и XX веков прославленный физик сэр Джеймз Джинз участвовал в разработке теории явления, именуемого излучением абсолютно черного тела. Свою теорию он основывал на законах Ньютона и уже закрепившейся теории электромагнетизма. Теория у Джинза получилась красивая, с опорой на общепринятую физику. Однако если сверить ее предсказания с экспериментальными данными, теория совсем никуда не годилась. Теперь-то нам известно, что математический рецепт у Джинза был проверенный. Его просто не следовало применять к ингредиентам, из которых он готовил: законы Ньютона не распространяются на атомы, а излучение абсолютно черного тела происходит от движения атомов.
Примерно тогда же, когда Джинз разрабатывал свою теорию, никому не известный физик по имени Макс Планк состряпал нечто иное, основанное на модификации законов Ньютона, которую сам Планк и придумал. Он назвал ее квантовым принципом. В отличие от теории Джинза неслыханный доселе рецепт Планка привел к предсказаниям, безупречно совпадавшим с экспериментальными данными. Когда Джинза спросили об этом, он признал, что у Планка теория действенна, а у него самого нет. Но, добавил он, свою теорию он все равно считает верной
[161]. Спроси вы сэра Джеймза Джинза почти о чем угодно в физике, получили бы блистательный ответ. Но в отношении своей неудачной теории он рассуждал как торговец подержанными автомобилями, который настаивает, что коробка передач – штука не очень важная.
Политолог Ханна Арендт определяла «застывшие мысли» как глубоко укорененные взгляды и принципы, которые сложились у нас давно, и мы более в них не сомневаемся. По мнению Арендт, самодовольно полагаться на подобные принятые «истины» равносильно бездумности, эдакому автоматически прописанному поведению у гусыни, компьютера или человека, действующего на автопилоте. У людей, совершающих поступки под диктовку застывших мыслей, может быть мощна способность перерабатывать информацию, но они слепо принимают идеи, совпадающие с их застывшими взглядами, и сопротивляются представлениям, не укладывающимся в их рамки, даже если этим представлениям есть более чем достаточно доказательств.
Застывшее мышление возникает, когда есть фиксированное направление, определяющее рамки или подходы к той или иной задаче. Трудность как раз в том, чтобы уметь при необходимости отключить такой режим умственной деятельности, разморозить и осознать «застывшие мысли» заново. Арендт называла такое мышление, которое мы включаем, отставив застывшие мысли, критическим. По Арендт, которую интересовала природа зла, критическое мышление – нравственный императив. В его отсутствие общество способно двинуться по пути нацистской Германии, и такой риск есть у многих современных стран. Вместе с тем, отмечала Арендт, поразительно много людей не мыслит критически. «Неспособность мыслить [критически] – не тупость, – писала она. – Эта неспособность встречается и у необычайно умных людей»
[162].
Парадокс состоит в том, что риск застывшего мышления особенно высок, если вы, подобно сэру Джеймзу Джинзу, – знаток в той или иной области. Глубокое знание, очевидно, есть громадная ценность для настоящего знатока, когда приходится иметь дело с обычными трудностями своего ремесла, но это погружение в глубины общепринятого знания способно воспрепятствовать созданию или принятию новых идей и помешать вам справиться с новыми обстоятельствами и переменами.
За годы, проведенные в науке, я не раз слышал, как мои коллеги жаловались, что эксперты, оценивающие достоинства научных статей, то и дело подходят к ним с жестких позиций и продолжают не понимать, что́ они читают, поскольку смотрят на материал впопыхах, полагая, будто уже знают, что́ автор пытается сказать. Как трудно бывает матерому гольфисту подправить хорошо натренированный замах, прописанный в двигательной коре мозга, так же и слишком многим профессиональным мыслителям трудно отбросить привычные подходы мышления, накрепко засевшие в префронтальной коре. Или, как писала фотограф Доротея Ланж, «знать заранее, что выискиваешь, означает, что фотографируешь ты лишь собственные предвзятости, а это очень ограничивает и нередко фальшиво»
[163].
Застывшее мышление портило карьеры ученым и подорвало здоровье многим предпринимателям, но по-настоящему опасно оно в медицине, и исследователи в области здравоохранения лишь недавно начали выявлять последствия такого мышления. Например, если оказываешься в больнице, желание попасть под опеку самых опытных специалистов естественно. Однако согласно одному исследованию 2014 года больше проку вам будет в руках у относительных новичков.
Исследование опубликовал престижный «Журнал американской медицинской ассоциации» (JAMA)
[164]. В этой работе ученые рассмотрели данные за десять лет по десяткам тысяч больничных случаев и обнаружили, что смертность в течение тридцати дней среди высокорисковых пациентов в реанимации оказалась на треть ниже, когда ведущих врачей не было в городе – они отлучились куда-нибудь на конференцию, например.
Представленное в «Журнале американской медицинской ассоциации» исследование не указывало причины уменьшения уровня смертности, но авторы поясняли, что большинство ошибок, совершенных врачами, связаны с тенденцией быстро формировать мнение, основываясь на предыдущем опыте
[165]. В случаях не обыденных такой путь может оказаться ложным, поскольку медики-знатоки способны упустить важные особенности болезни, не согласующиеся с их исходным рассуждением. В результате, хоть врачи помоложе и могут оказаться менее шустрыми и уверенными в обращении с обычными случаями, в случаях неожиданных или же в обращении с пациентами, у которых симптомы менее выразительны, они способны применять более открытые подходы.
