Теперь-то я знаю почему. Хотя, чтобы преуспевать в науке, требуются оригинальные идеи, когда идея возникла, ее следствия приходится довольно долго прорабатывать, и как раз в соответствующем аналитическом режиме проводишь основную часть времени – вот где коренится мой успех в научных занятиях по ночам. Напротив, когда я пишу, потребность в эластичном мышлении практически постоянна. В результате «бессилие» моего исполнительного ума по утрам – преимущество для моего письма. Вот так я научился слушать свои ритмы – что-то лучше делать, пока сон еще плещется у меня в глазах, а что-то получится удачнее, когда от бремени дня под теми же глазами возникнут темные круги.
Не парься, будь счастлив
Двадцать второго сентября 1930 года мать-настоятельница монастыря Северо-американских сестер в Милуоки, Висконсин, отправила письмо юным монахиням в разных частях страны и попросила их сочинить очерк из трехсот слов, посвященный их жизни. Монахиням в то время было в основном слегка за двадцать, и их попросили включить в их сочинение любые примечательные и поучительные события из их детства, под влиянием которых они ступили на свою духовную стезю. Рукописные очерки содержали не только изложение сведений и чувств – они отражали особенности личности каждой монахини.
Те письма в итоге сложили в архив, где они и пролежали нетронутыми не одно десятилетие. Затем, через шестьдесят лет после того, как их написали, они подвернулись под руку троим исследователям долголетия из Университета Кентукки, посвятившим свою работу изучению жизни пожилых монахинь. К их изумлению, 180 из тех сочинительниц оказались в числе их подопечных
[238].
Учуяв в этом потрясающую исследовательскую возможность, ученые проанализировали эмоциональное содержание тех очерков и классифицировали их как положительные, отрицательные и нейтральные. А затем, в дальнейшие девять лет исследований, наблюдали за корреляцией между умонастроениями своих подопечных и продолжительностью их жизни. Вывод поражает воображение: монахини, показавшие самый положительный настрой, прожили на десять лет дольше тех, у кого с положительным настроем было хуже всех.
То исследование породило целую новую область – так называемую «позитивную психологию». В отличие от почти всей остальной психологии, сосредоточенной на трудностях человека и умственных расстройствах, позитивная психология занята укреплением положительных переживаний человека. Она предлагает опираться на сильные черты в человеке и тем самым помогать ему процветать. Этот подход стал популярен среди компаний, входящих в пять сотен лучших по версии журнала «Форбз», поскольку исследования доказали: счастливая рабочая сила работает продуктивнее и с творчеством у нее лучше. Что подводит нас к еще одному способу смягчения когнитивных фильтров без всяких наркотиков или специальных методов – просто улучшением настроения.
Чтобы понять, как это устроено, рассмотрим, в чем различие между положительной и отрицательной эмоциями
[239]. Отрицательные эмоции – страх, гнев, печаль или отвращение, например, – пробуждают отклик нашей автономной нервной системы, учащая сердечные ритмы или, скажем, вызывая рвоту. Такие автономные отклики отражают эволюционную задачу отрицательных эмоций. Любая из них связана с потребностью так или иначе действовать
[240]. Эти эмоции означают, что не все идет как надо. В доисторические времена они значили, что рядом какая-то опасность и надо что-то с этим делать. Гнев подталкивает нас нападать, страх – удирать, отвращение – сплюнуть то, что мы употребили внутрь. У различных же положительных эмоций выраженной разницы в автономном отклике нет. Нет и никакого выраженного специфического позыва, возникающего от счастья, никакой автоматической реакции на безмятежность, никого рефлекторного отклика на благодарность.
Поскольку отрицательная эмоция порождает мгновенный фокус на том или ином конкретном поведенческом отклике, она сужает диапазон возможностей, допущенных когнитивными фильтрами. В результате от скверного настроения эластичное мышление оказывается подавленным. Например, в одном эксперименте отрицательные эмоции у испытуемых провоцировали, показывая им видеофрагменты, запечатлевшие те или иные трагические события. Это создало у участников аналитическое умонастроение, в результате чего с задачей создания новых словесных ассоциаций они справились плохо.
Хорошее настроение – другое дело. Поскольку положительные эмоции не нагружены действием, наше поле внимания они не сужают. А что же они делают в таком случае? Психолог Барбара Фредриксон из Мичиганского университета предположила, что цель положительных эмоций строго противоположна
[241].
Положительные эмоции, предположила Фредриксон, подпитывают в нас мысли и действия в диапазоне шире привычного. Они подталкивают нас заводить новые отношения, развивать поддерживающие общественные связи, изучать окружающую нас среду и открыто впитывать новые сведения. Все эти действия укрепляют нашу живучесть и снижают стресс, а потому счастливый настрой ума помогает нам выживать – и жить дольше.
Фредриксон рассудила: чтобы мозгу удавалось вот так расширять поле своего внимания, ему необходимо раздвигать границы возможного, допускаемые нашими когнитивными фильтрами, что позволит нам рассматривать более обширное поле возможных решений, когда возникают трудности. Эксперименты эту теорию подкрепляют
[242]. Положительный настрой, показывают они, действует похоже на наркотический улет – он позволяет более оригинальным идеям всплывать у нас в сознательном уме.
В одной научной работе добровольцы, которым создали хорошее настроение, показав смешную видеозапись или угостив вкусной снедью, гораздо лучше справились с задачами на эластичное мышление, чем контрольная группа, занимавшаяся то же самое время нейтральной для настроения деятельностью. Как выясняется, обратное тоже верно: исследования показывают, что успешное применение эластичного мышления при поиске ответа к задаче стимулирует отклик системы вознаграждения и улучшает настроение. Результат – благотворный круг, в котором хорошее настроение и творческий подход к решению задач подпитывают друг друга.
