Я слышала и другие подобные истории. Например, сотни ворон заполонили деревья вокруг поля для гольфа после того, как их товарищ был убит мячом. Целая туча воронов за несколько минут собралась в небе над тем местом, где два их сородича сели на трансформатор питания и их убило током. В своей книге «Дары вороны» Джон Марцлуфф и Тони Энджелл предполагают, что естественное стремление воронов и ворон собираться вокруг мертвых сородичей может быть не столько эмоциональной, сколько социальной реакцией: птицам нужно понять, как уход члена группы повлияет на групповую иерархию, раздел территории, что будет с его партнером и как они могут избежать подобной участи, — словом, все как и предполагала Иглесиас. Исследование Марцлуффа показало, что, когда ворона видит человека, держащего в руках мертвую ворону, у нее активируется гиппокамп — признак того, что птица осознает опасность. «Мы считаем, что вóроны и ворóны собираются вокруг своих мертвых, потому что это важно для их собственного выживания: они выясняют причины и последствия смерти своего сородича, — пишут Марцлуфф и Энджелл. — Мы также предполагаем, что друзья и родственники оплакивают потерю».
И я с ними согласна. Переживание горя — вовсе не человеческое изобретение, также как и любовь, обман или умение догадаться, чтó ваша вторая половинка хочет съесть на ужин.
Глава пятая. Четыреста языков
Вокальные виртуозы
Если бы вам довелось оказаться в Белом доме обычным будним днем в 1804 или 1805 г., вы бы столкнулись на лестнице с необычной парой: президентом Томасом Джефферсоном, удаляющимся в свои покои на послеобеденный сон, и скачущей за ним по пятам резвой жемчужно-серой птичкой.
Это был Дик.
Хотя президент почему-то не удостоил его одним из тех затейливых кельтских или галльских имен, которые он давал своим лошадям и овчаркам, — Кухулин, Фингал, Бержер, — Дик был его любимым питомцем. «Искренне поздравляю вас с прибытием первого пересмешника, — писал Джефферсон своему зятю, когда тот сообщил ему, что рядом с их домом поселился пересмешник. — Научите детей почитать его как высшее существо в облике птицы».
Дик был одним из двух пересмешников, купленных Джефферсоном в 1803 г. В те времена они стоили дороже большинства других певчих птиц (10–15 долларов, что соответствует примерно 125 долларам сегодня) из-за богатства своего репертуара: они могли подражать не только пению всех местных лесных птиц, но и исполнять популярные американские, шотландские и французские мелодии.
Не каждый бы выбрал эту птицу в качестве друга. Вордсворт называл ее «милым пересмешником». Да, это дерзкая, бойкая птица, которая не даст вам заскучать. Но милая! Любимый звук пересмешника — резкий чхак! — больше похож на птичье ругательство, по словам одного натуралиста, напоминая нечто среднее между брезгливым фырканьем и отхаркиванием. Но Джефферсон обожал Дика за его редкий ум, музыкальность и удивительную способность к подражанию. Как писала подруга президента Маргарет Баярд Смит: «Всякий раз, когда Джефферсон оставался один, он открывал клетку и выпускал Дика. Немного полетав по комнате, пересмешник садился на столе перед президентом и ублажал его чудесными песнями. Иногда он взгромождался ему на плечо и брал еду из губ. Если президент решал вздремнуть, Дик садился на диван и убаюкивал его попурри из птичьих и человеческих мелодий».
Джефферсон считал Дика очень умной птицей. Тот умел воспроизводить пение всех птиц в округе, популярные шлягеры и даже скрип деревянной палубы корабля, на котором они путешествовали в Париж. Но Джефферсон вряд ли мог представить, что современная наука будет говорить о подражательной способности пересмешников. Оказывается, это очень редкая и затратная способность, которая требует значительных умственных ресурсов и, самое главное, дает ключ к пониманию одной из самых загадочных и сложных форм обучения — обучения через подражание, — лежащей в основе человеческого языка и культуры.
ОДНИМ ОСЕННИМ днем в аудиторию имени Лорфинка Джорджтаунского университета слетелась целая стая из 180 ученых, чтобы обменяться результатами последних исследований и новыми идеями о подражательной способности пересмешников и ее параллелях с обучением языку у людей. Эта способность предполагает умение имитировать звуки, собирать акустическую информацию и использовать ее в формировании собственного вокального продукта, что стало важной предпосылкой для развития речи. Такое вокальное научение редко встречается в животном мире и на сегодняшний день обнаружено только у попугаев, колибри, певчих птиц, птиц-звонарей, нескольких видов морских млекопитающих (таких как дельфины и киты), летучих мышей и всего одного вида приматов — людей.
Исследователей интересует, какие аспекты когниции могут быть задействованы в обучении пению у птиц. Если определять когницию как совокупность механизмов, посредством которых птица приобретает, обрабатывает, хранит и использует информацию, то обучение пению — прекрасный пример комплексной когнитивной задачи: молодая птица приобретает знания о том, как должна звучать песня, слушая опытных представителей своего вида. Она хранит эти знания в памяти и опирается на них при создании собственной песни. Ученые отмечают разительное сходство между обучением пению у птиц и обучением речи у людей, начиная с процесса подражания и практики и заканчивая задействованными при этом структурами мозга и специфическими генами. Например, у певчих птиц, как и людей, встречаются «дефекты речи», такие как заикание. А обучение пению у птиц буквально «кристаллизует» структуру мозга, позволяя нам понять неврологическую природу нашего собственного обучения.
По словам Йохана Болхёйса, нейробиолога из Утрехтского университета, человеку, далекому от мира науки, может показаться странным, что ученые сравнивают пение птиц с человеческой речью и языком. «Если мы ищем их эквивалент у животных, не логичнее ли посмотреть на наших ближайших родственников, человекообразных обезьян? — говорит он. — Но странность состоит в том, что многие аспекты речевого обучения у людей очень сходны с тем, как птицы учат свои песни. У человекообразных обезьян нет ничего подобного».
ВО ВРЕМЯ ПЕРЕРЫВА я вышла из университетского здания на улицу. Мое внимание привлек росший неподалеку небольшой развесистый кедр, больше похожий на куст, из которого доносился целый птичий хор. Холодный северо-западный ветер сдувал пожелтевшие листья с дубов и кленов и сносил в сторону редкие стайки воробьев. Других птиц видно не было. Но из гущи куста доносились то знакомые звуки «тии-кетл», «тии-кетл» каролинского кустарникового крапивника, то бодрая дробь «пью-пью-пью-твии» птицы-кардинала, которая сменялась гурканьем каролинского поползня и посвистами дрозда. Присмотревшись, я увидела между ветвями одинокую серую птичку, нахохлившуюся от холода и оттого похожую на маленький пушистый шарик. Это был североамериканский пересмешник (Mimus polyglottos, дословно «многоголосый подражатель»), один из сородичей Дика, который изливал свою душу в песне. Он замолкал на одну-две секунды, словно размышляя, что спеть дальше, и начинал новую партию.
