Антимобилизационные кампании Дика вдруг прерывались, а сам он куда-то пропадал. Затем неожиданно появлялся, объясняя свое отсутствие невнятными историями о приключившейся болезни или срочных делах личного характера. Друзья лишь сокрушенно качали головами, прикидывая, к какому из благородных пороков втайне пристрастился бедняга Гринау. Одни винили во всем алкоголь, другие – женщин, третьи – опиум, четвертые намекали на вещи, гораздо более темные и ужасные. Однажды, когда Дик вернулся в редакцию после очередной трехдневной отлучки, Хайман спросил напрямик, в чем дело.
Дик болезненно покраснел.
– Это не то, о чем ты думаешь, – наконец выдавил он.
– Тогда что же? – не унимался редактор.
– Позволь оставить твой вопрос без ответа, – в отчаянии проговорил Дик. – Клянусь, я не замешан ни в чем предосудительном. И умоляю, не спрашивай меня больше.
Хайману лишь оставалось довольствоваться услышанным.
IX
Одним из тактических маневров, предпринятых руководством антимобилизационной кампании, стало основание клуба, где могли собираться пацифисты и любые прогрессивно мыслящие люди.
– Наш клуб станет интеллектуальным центром Лондона! – воскликнул искрящийся оптимизмом Хайман.
Дик лишь молча пожал плечами: у него имелся богатый опыт общения с пацифистами.
– Главное – собрать людей вместе, а уж они заразят друг друга решительностью и верой в успех!
– Да, – с кислым видом произнес Дик. – Стоит сбить людей в кучку, и им можно внушить, что они – великая сила.
– Дружище, они действительно великая и грозная сила! – энергично жестикулируя, воскликнул Хайман.
Дик позволил уговорить себя, хоть и осознавал: ничего путного из этой затеи не выйдет. Впрочем, вера, несмотря на свою иллюзорность, вполне способна поселить мир в душе.
Клубу долго не могли придумать подходящее название. Дик предлагал наречь его «Клубом Склописа»
[57].
– Только послушайте, как приятно звучит: Склопис! Склопис! – повторял он.
К сожалению, остальные члены организационного комитета не оценили всю прелесть этого варианта. Им хотелось, чтобы название непременно несло в себе ощутимый смысл.
– Давайте окрестим наше детище «Клуб для всех», – высказалась одна дама.
– Только не это! – с жаром воскликнул Дик.
– Мне казалось, что «Клуб для всех» звучит красиво и жизнеутверждающе, но, если мистер Гринау принципиально против, не смею настаивать, – ретировалась дама.
Хайман вынес на обсуждение вариант «Клуб пацифистов», который члены комитета отклонили как слишком вызывающий. В итоге все сошлись на названии «Клуб ноябристов», поскольку стоял ноябрь и никто не смог придумать ничего более удачного.
Торжественный обед в честь открытия «Клуба ноябристов» состоялся в ресторане «Пикколомини». Формально это заведение находилось в Сохо
[58], однако несколько отличалось от местных ресторанов. «Пикколомини» напоминал нечто среднее между недорогим кафе и огромным ресторанно-развлекательным комплексом. На редкость неудачный гибрид соединял в себе худшие черты обоих родителей: грязь и плохое обслуживание дешевой забегаловки Сохо и большие размеры плюс вульгарность чего-нибудь вроде «Лайонс»
[59]. Наверху имелся отдельный зал, обычно используемый для коллективных христианских трапез. Здесь одним темным дождливым днем и собрались ноябристы.
Дик приехал одним из первых и, расположившись неподалеку от двери, наблюдал за прибытием остальных членов клуба. Их вид ему не понравился. «Средний класс», – мелькнуло в голове. Дик мгновенно почувствовал укол совести за подобную мысль. Увы, пришлось признать: он не испытывал симпатии ни к среднему классу со всеми его прослойками, ни к простому народу. По сути, Дик, конечно же, был эксплуататором – образованным, культурным – и тем не менее эксплуататором.
Обед начался. Все, вплоть до малейших деталей, выглядело крайне подозрительно. Например, ложки, сделанные из дешевого металла, очень легкие и тонкие – казалось, они вот-вот растают в супе. И этого можно было бы опасаться, если бы суп перед подачей хоть немного подогрели. Сама пища выглядела как густая жирная масса. Дик даже представить боялся, что скрывается на тарелке под щедрой порцией соуса. Вино отличалось непередаваемым послевкусием, которое еще долго сохранялось во рту, как запах меди или угольного дыма.
С самого детства Дик страдал от избыточных физиологических реакций, сопровождавших эмоции, – от страха и застенчивости накатывала слабость, а отвращение вызывало сильнейшее чувство тошноты. Сейчас за столом он испытывал именно отвращение. С появлением каждого нового блюда лицо Дика становилось все бледнее, а вино, вместо того чтобы взбодрить, лишь ухудшило самочувствие.
Остальные поглощали еду с отменным аппетитом. Слева от Дика сидела мисс Гиббс, соединившая в своем ярком наряде несочетаемые цвета, что создавало ощущение некой футуристичности облика. Соседом справа оказался мистер Кто-то-там в пенсне и с сильно благоухающими волосами. Мистер Кто-то-там был поэтом (по крайней мере, так его представили собравшимся). Мисс Гиббс, как и большинство приглашенных на обед, принадлежала к интеллигенции. Низшие классы, низшие классы…
– Интересуетесь современным театром? – обращаясь к Дику, сладким голосом пропел мистер Кто-то-там. Слишком сладким, приторно-сладким голосом!
– Весьма.
– Я тоже, – подключился к разговору мистер Тингамми. – Я вице-президент содружества театральных мастерских «Лига радости». Возможно, вы о нас слышали.
Дик отрицательно покачал головой. Вечер становился невыносимым.
– Цель «Лиги радости», – продолжал мистер Тингамми, – а точнее, одна из многочисленных целей – организация небольших театров во всех городах и деревнях Англии, чтобы зрители наслаждались простыми, воодушевляющими, красивыми постановками. Людям сейчас так не хватает радости.
