Сэр Джеспер. Милая миссис Таулер! Мы очень благосклонно отозвались о ее стихах, верно? Помнишь вот это:
Моя любовь – лилея на златом бокале,
В саду мечты цветок сей бережно храним.
Он не затем расцвел, чтобы его сорвали,
Он создан для того, чтоб любовались им.
Помнится, даже Кейна это позабавило.
Астон. Миссис Таулер! Боже мой! Но это же совсем другое! Эта девушка, в самом деле, интересна мне.
Сэр Джеспер. О да, понимаю. И тебе, Кейн, она тоже интересна, не так ли?
Кейн (исполняет несколько движений негритянского танца кекуок и поет). О моя сладкая, о моя сладкая!
Астон. Но говорю же тебе: это совсем другое.
Сэр Джеспер. Ну конечно, другое. Любому ослу сразу видно. Я уже согласился с тобой.
Астон (к Топси). Так вы покажете мне ваши стихи? Я бы очень хотел их видеть.
Топси (в сильном смущении). Ах нет, не могу. Вы ведь профессиональный литератор…
Хенрика (из-за дерева кадапу). Ты не должна ему показывать! Ведь многие из них на самом-то деле мои!
Белль. Вздор! (Наклоняется и двигает ногу Топси так, что обтянутая белым чулком икра превосходной формы выглядывает из-под платья чуть больше прежнего.) Поправь подол, моя милая. Ты выглядишь неприлично.
Кейн (поднося к глазу монокль). О ням-ням, сладкая! Поедем в Диксиленд!
Сэр Джеспер. Хм… Этот жест кажется не совсем бессознательным, ты не находишь?
Астон. Но ведь и профессиональные литераторы – тоже люди, моя дорогая юная леди. Вероятно, я мог бы помочь вам в вашем сочинительстве.
Топси. Вы ужасно добры, мистер Тиррелл.
Хенрика. О, не показывай их ему! Я не хочу, чтобы он их видел. Не показывай.
Астон (с тяжеловесным шармом). Мне всегда бывает чрезвычайно интересно слышать о том, как молодежь – надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что я причисляю вас к молодежи… – как молодежь пробует свои силы в писательстве. Одна из важнейших обязанностей моего поколения – поддерживать и направлять молодых. Этим мы можем сослужить Искусству великую службу.
Сэр Джеспер. Если память мне не изменяет, именно так я всегда и говорил миссис Таулер.
Топси. Не могу передать вам, мистер Тиррелл, как это приятно, когда твой труд воспринимают всерьез. Я вам очень признательна. Так значит, я могу послать на ваш адрес мои скромные опыты?
Кейн танцует степ под яростное щелканье пары костей
[116].
Сэр Джеспер. Поздравляю, Астон! Блестящий стратегический ход!
Белль. Интересно, что же он сделает теперь? Как волнительно! Топси, вскинь голову еще раз. Да, так. Ах, вот бы что-нибудь произошло!
Хенрика. Зачем же ты, Топси?! Нет, ты не должна посылать ему моих стихотворений!
Белль. Ты же сама только сейчас сказала, что он мил.
Хенрика. Ну да, он мил, не отрицаю. И все-таки, согласись, он мужчина. Я не хочу, чтобы он их видел.
Топси (твердо). Ты ведешь себя просто глупо, Хенрика. Мистер Тиррелл – выдающийся литератор, и он был настолько любезен, что поинтересовался моей работой. Его советы будут мне очень полезны.
Белль. Конечно, будут. И глаза у него такие очаровательные! (Пауза. Звуки, которые до сих пор едва доносились из бального зала, становятся громче. Играют вальс – бархатистый, густой и мягкий, как сливки.) Какая восхитительная музыка! Хенрика, давай потанцуем. (Обнимает сестру за талию и начинает вальсировать.)
Хенрика сначала перебирает ногами неохотно, но постепенно ритм все больше захватывает ее, и наконец она, словно бы войдя в транс, превращается в живой и зримый символ вальса: веки полуопущены, движения исполнены истомы. Астон и Топси, откинувшись на спинку скамейки, лениво отбивают такт руками. Кейн в экстазе раскачивается и вращается, исполняя свою собственную неподражаемую версию танца.
Сэр Джеспер (наблюдавший эту сцену с улыбкой). Какая милая картинка! «Чары музыки…»
[117]
Хенрика (почти угасшим голосом). О Белль, Белль, я вечно могла бы так танцевать. Я как будто бы пьяна.
Топси (Астону). Приятная мелодия!
Астон. В самом деле. Она называется, если не ошибаюсь, «Грезы желания».
Белль. До чего прелестное название!
Топси. Здешние цветы чудесны.
Астон. Так идемте поглядим на них. (Встают и начинают бродить по оранжерее. При их приближении цветы загораются: внутри каждого бутона электрический шарик.) Вот этот лиловый с глазами – асафетида. Не наклоняйтесь к ней, она пахнет паленой плотью. А вот суматранский циприпедиум – единственный в мире цветок-людоед. Обратите внимание на два ряда его зубов. (Подносит к цветку палочку, и тот мгновенно захлопывает пасть, как капкан.) Подлая зверюга! Это цветки твангового дерева. Они похожи на лиловую губку. Если их сжать, сочится кровь. Это ионезия – спрут растительного мира. В каждой из ее восьми ног жало, способное убить лошадь. А теперь мы дошли до самого интересного и поучительного: пачули являют нам ярчайший пример структурных изменений организма в ходе эволюции. Видел бы это Дарвин! Вы, наверное, слышали о том, что некоторые растения трансформируются ради удобства опыления пчелами, бабочками, пауками и другими насекомыми? Так вот, этот цветок, произрастающий в лесах Гватемалы, может опыляться только английскими исследователями. Посмотрите на его строение: из плоского основания растет пестик, над ним нависает носик изогнутой, как арка, трубки. По обе стороны от щели глубиной примерно в три четверти дюйма различимы мясистые половины чашевидного тела. Английскому путешественнику это растение напоминает автоматы на железнодорожных станциях – те, что за один пенни выдают капельку духов. Повинуясь силе привычки, он достает из кармана монетку и погружает ее в отверстие. Результат не заставляет себя ждать: из носика тут же вырывается струя пахучей пыльцы, которая, попадая на пестик, оплодотворяет цветок. Ну разве не чудо? А кто-то еще отрицает существование Бога! Несчастные глупцы!
Топси. Восхитительно! (Нюхает.) Какой приятный запах!
Астон. Чистейшие пачули.
Белль. До чего сладостный аромат! Ах, моя дорогая… (Блаженно закрывает глаза.)
Хенрика (одурманенно). Сладостно… ладостно…
Сэр Джеспер. Мне тоже нравятся эти до-вольно-таки вульгарные благовония. Уж очень замечательный эффект они производят.
