– Но я так люблю компот из красной смородины, – взмолилась миссис Хаттон, – а сегодня мне гораздо лучше.
– Нельзя быть таким деспотом, – сказала мисс Спенс, взглянув сначала на него, а потом на миссис Хаттон. – Дайте ей полакомиться, нашей бедной страдалице, вреда от этого не будет. – Она протянула руку и ласково потрепала миссис Хаттон по плечу.
– Благодарю вас, милочка. – Миссис Хаттон подложила себе еще компота.
– Тогда уж не вини меня, если тебе станет хуже.
– Разве я тебя, милый, когда-нибудь в чем-нибудь винила?
– Я не давал тебе повода для этого, – игриво ответил мистер Хаттон. – У тебя идеальный муж.
После завтрака они перешли в сад. С островка тени под старым кипарисом виднелась широкая ровная лужайка, где металлически поблескивали цветы на клумбах.
Глубоко вздохнув, мистер Хаттон набрал полную грудь душистого, теплого воздуха.
– Хорошо жить на свете, – сказал он.
– Да, жить хорошо, – подхватила его жена, протянув на солнце бледную руку с узловатыми пальцами.
Горничная подала кофе; серебряный кофейник, молочник и маленькие голубые чашки поставила на складной столик возле их стульев.
– А мое лекарство! – вдруг вспомнила миссис Хаттон. – Клара, сбегайте за ним, пожалуйста. Белый пузырек на буфете.
– Я схожу, – сказал мистер Хаттон. – Мне все равно надо за сигарой.
Он поспешил к дому. И, остановившись на минутку у порога, посмотрел назад. Горничная шла по лужайке к дому. Сидя в шезлонге, его жена раскрывала белый зонтик. Мисс Спенс разливала кофе по чашкам, склонившись над столиком. Он вошел в прохладный сумрак дома.
– Вам с сахаром? – спросила мисс Спенс.
– Да, будьте добры. И, пожалуйста, побольше. Кофе отобьет вкус лекарства.
Миссис Хаттон откинулась на спинку шезлонга и загородилась зонтиком от ослепительно сияющего неба.
У нее за спиной мисс Спенс осторожно позвякивала посудой.
– Я положила вам три полных ложки. Это отобьет вкус лекарства. А вот и оно.
Мистер Хаттон вышел из дома с винным бокалом, до половины наполненным какой-то светлой жидкостью.
– Пахнет вкусно, – сказал он, передавая бокал жене.
– Оно чем-то приправлено для запаха. – Миссис Хаттон выпила лекарство залпом, передернулась и скорчила гримасу. – Фу, какая гадость! Дай мне кофе.
Мисс Спенс подала ей чашку; она отхлебнула из нее:
– Получился почти сироп. Но это даже вкусно после отвратительного лекарства.
В половине четвертого миссис Хаттон пожаловалась, что ей стало хуже, и ушла к себе – полежать. Муж хотел было напомнить ей про красную смородину, но вовремя удержался. Упрек «что я тебе говорил» принес бы ему сейчас слишком легкую победу. Вместо этого он проявил сочувствие к жене и повел ее под руку в дом.
– Отдохнешь, и все будет хорошо, – сказал он. – Да, кстати, я вернусь домой только после обеда.
– Как? Ты уезжаешь?
– Я обещал быть у Джонсона сегодня вечером. Нам надо обсудить проект памятника погибшим воинам.
– Пожалуйста, не уезжай! – Миссис Хаттон чуть не заплакала. – Может, ты все-таки не поедешь? Я так не люблю оставаться одна дома.
– Но, дорогая моя, я же обещал – и давно обещал. – Как неприятно, что приходится лгать! – А сейчас мне надо вернуться к мисс Спенс.
Он поцеловал ее в лоб и снова вышел в сад. Мисс Спенс так и нацелилась ему навстречу.
– Ваша жена совсем плоха, – выпалила она.
– А по-моему, ваш приезд так подбодрил ее.
– Это чисто нервное, чисто нервное. Я наблюдала за ней. Когда у человека сердце в таком состоянии, да к тому же нарушено пищеварение… да, да, нарушено… всего можно ждать.
– Либбард смотрит на здоровье бедной Эмили далеко не так мрачно. – Мистер Хаттон открыл калитку, ведущую из сада в подъездную аллею. Машина мисс Спенс стояла у подъезда.
– Либбард всего лишь сельский врач. Вам надо пригласить к ней специалиста.
Он не мог не рассмеяться.
Мисс Спенс протестующе подняла руку.
– Я говорю совершенно серьезно. По-моему, бедняжка Эмили в тяжелом состоянии. Все может случиться… в любой час, в любую минуту.
Он подсадил ее в машину и захлопнул дверцу. Шофер завел мотор и сел за руль.
– Сказать ему, чтобы трогал? – Мистер Хаттон не желал продолжать этот разговор.
Мисс Спенс подалась вперед и выстрелила в него своей Джокондой.
– Не забудьте, я жду вас к себе, и в самое ближайшее время.
Он машинально осклабился, пробормотал что-то вежливое и помахал вслед отъезжающей машине. Он был счастлив, что наконец-то остался один.
Через несколько минут мистер Хаттон тоже уехал. Дорис ждала его у перекрестка. Они пообедали в придорожной гостинице, в двадцати милях от его дома. Покормили их невкусно и дорого, как обычно кормят в загородных ресторанах, рассчитанных на клиентуру проезжих автомобилистов. Мистер Хаттон ел через силу, но Дорис пообедала с удовольствием. Впрочем, она всегда и от всего получала удовольствие. Мистер Хаттон заказал шампанское – не лучшей марки. Он жалел, что не провел этот вечер у себя в кабинете.
На обратном пути Дорис, немножко охмелевшая, была сама нежность. В машине было совсем темно, но, глядя вперед, мимо неподвижной спины Мак-Нэба, они видели узкий мирок ярких красок и контуров, вырванных из мрака автомобильными фарами.
Мистер Хаттон попал домой в двенадцатом часу. В холле его встретил доктор Либбард. Это был человек невысокого роста, с изящными руками, тонкими, почти женскими чертами лица. Его большие карие глаза смотрели грустно. Он тратил уйму времени на пациентов, подолгу сидел у их постели, излучая печаль взглядом своих глаз, и вел тихую, печальную беседу – собственно, ни о чем. От него исходил приятный запах, безусловно антисептический, но в то же время неназойливый и тонкий.
– Либбард? – удивился мистер Хаттон. – Почему вы здесь? Моей жене стало хуже?
– Мы весь вечер старались связаться с вами, – ответил мягкий грустный голос. – Думали, вы у Джонсона, но там ответили, что вас нет.
– Да, я задержался в дороге. Машина сломалась, – с досадой ответил мистер Хаттон. Неприятно, когда тебя уличили во лжи.
– Ваша жена срочно требовала вас.
– Я сейчас же поднимусь к ней. – Мистер Хаттон шагнул к лестнице.
Доктор Либбард придержал его за локоть.
– К сожалению, теперь уже поздно.
– Поздно? – Его пальцы затеребили цепочку от часов; часы никак не хотели вылезать из кармашка.
– Миссис Хаттон скончалась полчаса тому назад.
Тихий голос не дрогнул, печаль в глазах не углубилась. Доктор Либбард говорил о смерти так же, как он стал бы говорить об игре в крикет между местными командами. Все на свете суета сует и все одинаково прискорбно.
