Долфин. Вы правы. Глупо с моей стороны. Если бы промолчал, вы бы продолжили рассказывать о себе и решили бы, что я милейший человек на этом свете.
Эми. Я хочу послушать про вашу поэзию. Вы сейчас что-то пишете?
Долфин. Я сочинил первую строку изумительной эпической поэмы. Но не могу продвинуться дальше ни на шаг.
Эми. И как она звучит?
Долфин. Примерно так (прокашливается). «Казбин еще стоит, Магриба больше нет». Да, это все бренность материального мира! Но вдохновение меня покинуло.
Эми. А что конкретно означает эта строка?
Долфин. О, мисс Тумис, вы просите слишком многого. Официант, кофе для двоих.
Официант (стоит у двери в фойе). Si
[141], синьор. Господа хотят выпить кофе здесь или, может быть, в саду?
Долфин. Хорошее предложение. Почему бы господам не выпить кофе в саду?
Эми. Действительно, почему бы и нет?
Долфин. В таком случае, официант, мы сядем у фонтана. И там, под звуки падающей воды, поговорим о нас.
Эми. И вы, мистер Долфин, почитаете свои стихи. Просто мне нравится поэзия. Вам знакомы «Стихи о любви» миссис Уилкокс? (Они уходят влево. Соловей роняет два или три перелива из своей песни; где-то вдалеке, в центре города, в ритме вальса бренчат колокола, а затем неспешно замирают, превратившись в тишину, из которой ранее и возникли.)
Как раз в этот момент из отеля выходит Лукреция Граттарол, она слышит последнее замечание мисс Тумис и видит, как та медленно удаляется под руку с Сидни Долфином. Лукреция обладает изящной, аристократической внешностью: нос с горбинкой, превосходный изгиб чувственных губ, благородный белый лоб, чуть подрагивающие ноздри. Она последняя из рода, фамилия которого в венецианских хрониках известна не менее Фоскарини, Тьеполо или Тронов. Она притопывает ножкой в туфельке на несуразно высоком каблуке и беспокойно покачивает головой.
Лукреция. Страсть! Как видно, страсть! Американка! (Она хочет кинуться вослед удаляющейся паре, но тут Альберто, который сидел, зажав голову руками, поднимает глаза и замечает ее.)
Альберто. Лукреция!
Лукреция (вздрагивает, так как из-за тени от деревьев она его не видела). Ой! Альберто, как меня вы напугали! Я сейчас спешу. Чуть позже, если вы…
Альберто (отчаянным голосом, который прерывается всхлипами). Лукреция! Вы должны поговорить со мной. Должны.
Лукреция. Но говорю вам, сейчас я не могу, Альберто. Чуть позже.
Альберто (по его щекам струятся слезы). Сейчас, сейчас, сейчас! Вы подойдете сейчас. Иначе я погибну.
Лукреция (нерешительно переводя взгляд с Альберто на тропинку, по которой Эми вместе с Сидни Долфином скрылись с глаз). А если в таком случае погибну я?
Альберто. Но я погибаю быстрее. О, вы и понятия не имеете, что значит страдать. Nur wer die Sehnsucht kennt weiss wass ich leide
[142]. О, Лукреция… (Безудержно рыдает.)
Лукреция (подходит к Альберто. Похлопывает его по плечу и гладит поникшую голову в черных кудрях.). Будет, будет, мой маленький Бертино. Расскажите, что такое? Не нужно плакать. Ну, хватит, хватит.
Альберто (слезы высыхают, и он трется головой, как кот, который жаждет ласки). Как я могу вас отблагодарить, Лукреция? Вы же мне как мать.
Лукреция. Я знаю. Это и пугает.
Альберто (падает головой ей на грудь). Лукреция, я, как измученное дитя, ищу у вас утешения.
Лукреция. Ну что же вы, дружочек! (Она проводит рукой по его волосам, обвивая густые черные завитки вокруг пальцев. От вида Альберто разрывается сердце.)
Альберто (не открывая глаз, с ангельской улыбкой). О, эта мягкость, вся прелесть материнского инстинкта!
Лукреция (энергично, во внезапном припадке страсти). Хотите сказать, вся омерзительность? (Она отталкивает его. Голова Альберто вяло покачивается, словно нечто неживое, но затем он взбадривается.) Материнский инстинкт – бррр! – сгубил так много женщин. Вы, мужчины, любите побыть детьми и эксплуатируете нашу сентиментальность во имя собственной похоти. Будьте же мужчиной, Бертино. Или будьте женщиной, в смысле – если сможете.
Альберто (поднимает на нее глаза, полные по-собачьи молчаливого упрека). Лукреция! И вы туда же? Есть ли хоть кто-нибудь, кому я не безразличен? Какой жесточайший удар. Он равносилен смерти. (Он снова предается слезам.)
Лукреция (возвращается в нерешительности, хотя уже собралась уходить). Бертино, а ну-ка не плачьте. Разве вы не можете вести себя как разумное существо? (Она снова делает вид, что уходит.)
Альберто (сквозь рыдания). И вы, Лукреция! О, мне этого не вынести, не вынести.
Лукреция (в отчаянии возвращаясь). Но что вы от меня хотите? Почему именно я должна держать вас за руку?
Альберто. Я был лучшего о вас мнения, Лукреция. Дайте мне уйти. Мне ничего не остается, лишь умереть. (Он поднимается на ноги, делает пару шагов и тут же падает на другой стул, не в силах двигаться.)
Лукреция (ее раздирают раздражение и чувство вины). Так, Бертино, начните вести себя здраво. Ну, будет вам, будет… не нужно плакать. Простите, если вас задела. (Глядя влево, на тропинку по которой ушли Эми и Долфин.) О, проклятье! (Она притопывает ножкой.) Так, Бертино, возьмите себя в руки. (Поднимает его.) Вот, а теперь вам нужно перестать лить слезы. (Выпускает его из рук, и голова Альберто тут же падает на железный стол. Раздается противный глухой удар, который Лукреция вынести не в силах. Она склоняется над ним, гладит по голове, даже целует блестящие кудри.) Ой, простите меня, простите! Я просто чудовище. Но, для начала, что стряслось, Бертино? В чем дело, мальчик мой? Рассказывайте.
Альберто. Никто меня не любит.
Лукреция. Что вы? Мы все к вам нежно привязаны, Бертино мио.
Альберто. Не все. Она сегодня захлопнула у меня перед носом дверь.
Лукреция. Она? Та француженка, о которой вы рассказывали? Луиза, кажется?
Альберто. Да, с золотистыми волосами.
Лукреция. И белоснежными ногами. Я помню, вы видели, как она купалась.
Альберто (прижимая ладонь к сердцу). О, даже не напоминайте. (Его лицо передергивает судорога.)
Лукреция. И она сбежала, захлопнув перед носом дверь.
Альберто. Прямо перед носом, Лукреция.
Лукреция. Бедняжечка!
Альберто. Мне остается лишь кромешный мрак. И больше ничего.
