Девушка присела в реверансе, и они оба расхохотались. Дика и Миллисенту переполняло счастье.
VI
– Что за жизнь, – устало вздохнул Дик, когда поезд отъехал от платформы Юстонского вокзала
[43].
«Неплохая жизнь», – подумала Миллисента.
– Сил никаких нет. Я совершенно дезерантирован, – проговорил он.
Слово «дезерантирован» Дик придумал, переиначив французское «éreinté»
[44]. Ему нравилось сочинять неологизмы. Друзьям приходилось осваивать эти словечки, чтобы лучше понимать Дика в ходе частной беседы.
Он имел все основания для того, чтобы чувствовать себя дезерантированным. Весна и лето пролетели в вихре бесконечных дел. Дик написал три большие главы «Новой синтетической философии» и составил заметки для двух последующих. Помогал организовывать и довести до успешного завершения большую забастовку плотников в мае и июне. Сочинил два памфлета и бессчетное количество политических статей. И это лишь малая часть его деятельности. Каждую ночь, с полуночи до двух, мисс Перл Беллер творила свои литературные шедевры, зарабатывая для Дика на хлеб с маслом. В мае вышел роман «Обезьяны в фиолетовом». После чего мисс Беллер умудрилась написать «Безнравственную красотку» и приступила к первым главам «Дейзи едет на Китиру»
[45]. Кроме того, ее еженедельная рубрика «Девушкам Британии» стала изюминкой приложения «Хильдебрандс Саббат» – самого читаемого воскресного издания.
К началу июля Дик решил, что заслуживает небольшого отпуска. И теперь они с Миллисентой отправлялись на север. Дик арендовал коттедж на берегу одного из длинных соленых озер, которые придают западной оконечности Шотландии изрезанный вид на географических картах. Вокруг на многие километры не было ни одного человека, кто не носил бы фамилию Кэмпбелл. Исключение составляли две семьи: одни Мюррей-Драммонды, а вторые Драммонд-Мюрреи.
В любом случае Дик и Миллисента приехали не ради знакомств. Брата и сестру привлекала шотландская природа – красота пейзажей с лихвой восполняла все то, чего подчас не хватало местным жителям. Позади коттеджа, посредине узкой болотистой полосы, лежащей между озером и подножьем гор, находилась одна из многочисленных могил Оссиана
[46] – огромные древние камни. А в трех километрах оттуда – развалины легендарного убежища Дейрдре. Безмолвные свидетели кельтского прошлого.
Вдали, словно черные точки, виднелись руины средневековых замков. Поразительная земля – вздыбленная горами, изрезанная узкими фьордами. В летние дни этот невероятно живописный ландшафт наполнялся голубоватым кристально-прозрачным воздухом, производя впечатление абсолютной ирреальности. Вот почему Дик решил провести отпуск именно здесь: после назойливой суеты Лондона сказочные окрестности горного озера казались живительным бальзамом для изнуренного горожанина.
– Nous sommes ici en plein romantisme!
[47] – восхищенно заметил он в день приезда, обводя широким жестом потрясающей красоты вид.
Весь отпуск Дик изображал юного романтического героя. Присев возле могилы Оссиана, читал вслух Ламартина
[48], декламировал Байрона, когда взбирался на вершины гор, и Шелли
[49], когда плыл на лодке по озеру. По вечерам, читая «Индиану» Жорж Санд, Дик страдал вместе с чистой, но пылкой героиней, а его уважение к любившему ее сэру Брауну, молчаливому гиганту, всегда одетому в безупречный охотничий костюм, не знало границ. Дик самозабвенно читал стихи Виктора Гюго и почти убедил себя, что слова «Dieu, infinité, eternité»
[50], которыми так щедро сбрызнуты произведения этого грешного гения
[51], все-таки не лишены некоторого смысла. Впрочем, какого именно, Дик даже в самых романтических порывах понять не мог.
Зато Перл Беллер прекрасно понимала. Несмотря на скромные познания во французском, она частенько могла растрогаться до слез, когда, возникнув после полуночи, читала оказавшиеся под рукой книги. Перл даже списала несколько отрывков с намерением использовать их в новом романе. Особенно сильно ее поразили вот эти возвышенные строки:
Отчаяния песнь едва ль не всех прекрасней,
Есть песни дивные, похожие на плач
[52].
Миллисента тем временем замечательно справлялась с домашним хозяйством, много гуляла и читала толстые серьезные книги. Она подшучивала над братом, решившим на время отпуска превратиться в романтического героя, но участвовать в игре отказывалась.
Новость об объявлении войны разразилась как гром среди ясного неба. Газет Дик с Миллисентой не читали, а страницы «Скотсмана» – единственного издания, которое все-таки попадало в дом к обеду, – служили исключительно для розжига огня или для заворачивания рыбы и тому подобного. Писем ни Дик, ни Миллисента не получали, так как не оставили адреса для пересылки корреспонденции. Они жили в полной изоляции от внешнего мира.
В роковое утро Дик мельком взглянул на газету, однако ничего необычного не заметил. И только гораздо позже, случайно услышав странные пересуды возле местной лавочки, решил изучить «Скотсман» повнимательнее. Далеко не на первой станице в середине третьей колонки он обнаружил довольно подробное описание трагических событий, которые произошли за последние сутки. Каменея от ужаса, Дик прочел, что в Европе полыхает война, в которую вступила и его родина. Переживая сильнейшее потрясение от новостей, он невольно восхитился, с каким непоколебимым спокойствием был подан материал о войне – ни громких заголовков, ни раздувания щек по поводу традиционного аристократического достоинства. «Совсем, как сэр Рудольф Браун из “Индианы”», – грустно улыбнувшись, подумал он.
