Мне выпала удача пройти рядом с ней большую часть жизни. Рядом или неподалёку – в разное время по-разному. Мы дружили много лет, хотя и не были самыми близкими людьми – непохожие характеры, почти противоположные профессии. Она режиссер, я редактор. Но взаимный интерес и уважение были всегда.
Хорошо помню, как увидела ее первый раз в коридорах ВГИКа. Я была ошеломлена – мне показалось, что таких красивых людей я прежде не встречала. Навстречу шла маленькая, удивительно изящная женщина, смуглая, с огромными глазами и неправдоподобно прелестной кожей – как у «Девочки с персиками» на портрете Серова. Совершенно не могу вспомнить, как мы познакомились, знаю только, что это произошло не сразу. Впрочем, в тогдашнем ВГИКе все друг друга знали. Ина работала тогда ассистентом на не любимой мной кафедре философии. Незадолго до этого она окончила МГУ, знаменитый поток, в котором одновременно с ней учились А. Пятигорский, А. Ракитин и другие, ставшие впоследствии известными философами. Помню только, как я изумилась, узнав, что Ина собирается поступать на режиссерский факультет. По моему тогдашнему разумению, красивым женщинам нечего было делать в этой профессии, которая и не всякому мужчине под стать. Мне казалось, они самодостаточны. Что им еще выражать?
Но когда я узнала Ину поближе, то поняла, что ошиблась. За хрупкой внешностью скрывалась такая железная воля и упорство, такой вулкан энергии, острый ум и художественный талант, что другого места под солнцем ей и не полагалось.
И она поступила, правда, не к М. Ромму, как хотела, а к Г. Рошалю. Но потом всё равно очутилась у Ромма. Он был художественным руководителем ее дипломной работы, которую Ина делала на «Мосфильме», – «Завтраки сорок третьего года» по сценарию В. Аксенова, вошедшей в альманах «Путешествие». Все остальные фильмы она снимала на киностудии им. Горького. Сначала это были картины для детей, ведь киностудия так и называлась – «детских и юношеских фильмов». Потом, когда грянула перестройка и относительная вольность, ей удалось снять свои последние, «взрослые» картины. То были очень актуальные и глубокие фильмы, ни на что не похожие. Недаром ее соавторами по этим работам были два незаурядных и блистательных человека – следователь по особо важным делам и писатель Александр Шпеер («Соучастники») и журналист Юрий Щекочихин («Комментарий к прошению о помиловании»).
Но я всё равно больше всего люблю фильм «Когда я стану великаном», удивительную сказку-быль о талантливом мальчике, открытом миру и не понятом миром, о современном Сирано, – героическую комедию наших приземленных дней.
В фильме «Когда я стану великаном» в главной роли школьника-поэта впервые снялся сын Олега Ефремова Михаил, сам тогда школьник, еще и не помышлявший, кажется, об актерской профессии. Ине Туманян принадлежит честь открытия многих актеров. Впервые у нее снялись в «Пятнадцатой весне» Раймондас Банионис и Татьяна Друбич. Кажется, именно я порекомендовала Сергею Соловьеву, начинавшему «Сто дней после детства», посмотреть фильм Туманян, обратив особое внимание на Таню.
Ина замечательно писала. Никогда не забуду, как преобразился в ее руках довольно бесцветный сценарий «Присвоить звание героя», который она буквально перелопатила от начала до конца, придав ему удивительную свежесть, иной масштаб, иной взгляд на войну. Сценарий в ее варианте получил первую премию на конкурсе. По нему Ина сняла фильм «Пятнадцатая весна». Впрочем, премия ей ничуть не помогла. У фильма была трудная судьба, его несколько раз заворачивали, заставляли переделывать, выбросили целый большой эпизод. Ни один ее фильм не принимался безболезненно и сразу.
Кинематографисты с огромным интересом отнеслись к этому первому полнометражному фильму Туманян. Я не берусь утверждать, но мне кажется, что и Алексей Герман не избежал некоторого воздействия картины, делая «Двадцать дней без войны». Во всяком случае, он не раз внимательно смотрел его, фильм ему нравился. Знаю это от Ины.
Объединение «Зодиак», которое Ина возглавила в годы перестройки, ставило перед собой серьезные художественные задачи и отправило в путь нескольких дебютантов, в том числе Валерия Тодоровского и Сергея Ливнева. Ина ушла с этого поста, когда поняла, что кинематограф сворачивает на другую дорогу. Коммерция и стремление угодить абстрактному зрителю, которого, в сущности, до сих пор никто не знает и не изучает, были ей не интересны.
И еще об одной странице ее творчества не могу не сказать. Она снимала документальные новеллы, вошедшие в фильм М. Калика «Любовь». Она первая открыла и сняла Александра Меня, тогда еще мало кому известного. А потом, когда картину закрыли со скандалом, материал изъяли, арестовали и сожгли, Ина с друзьями успела спасти то, что относится к Меню, и долгие годы хранила коробки с пленкой у себя дома, под кроватью. Так дошли до нас эти уникальные съемки.
Много лет мы, друзья и знакомые, слушая ее покоряющие тонкостью и точностью наблюдений рассказы о прошлом, о встречах, о съемках, потихоньку поднывали: «Ин, записывай!» Она отмахивалась – «Кому это нужно?» Но, оказывается, тайком писала. И когда после ее смерти Олег Дорман, наш общий друг, расшифровал и перепечатал эти записи, сделанные порой на клочках бумаги, иногда торопливые – от сердца, иногда более продуманные и обстоятельные, то сложилась – книга не книга, рассказ не рассказ, но что-то единое о жизни, раздумьях, опыте. Это произведение опубликовал тогда журнал «Искусство кино».
Последние годы ее жизни были очень трудными. Ина почти не выходила из дому. Больницы, кровать в большой комнате ее двухкомнатной квартиры у «Сокола» стали средой ее обитания. Даже дойти до кухни ей было нелегко. Если провожала нас, забегавших к ней чаще всего на минутку, обычно присаживалась на маленькую табуретку в передней – стоять не могла, задыхалась. Но дух ее был по-прежнему неукротим, не сломлен. Разговоры по телефону, который еще связывал ее с миром, чаще всего переходили в споры, порой довольно язвительные. Смирение ей было не свойственно никогда.
И теперь, перечитывая ее зачастую такие горестные, смятенные и пронзительные строки, написанные в первую очередь для себя, я думаю – какое счастье, что Бог даровал мне встречу с таким человеком, и как надо не сдаваться ни перед какими обстоятельствами и оставаться до конца равной самой себе. Аве, Ина!
69
Шел 1989 год – разгар перестройки. Всё было зыбко, неверно, каждый день приносил какую-нибудь неожиданность, чаще всего малоприятную. Перестраивалась ведь не только страна вообще, перестраивалась каждая ее клеточка.
Мне позвонил Владимир Мотыль – человек, которого я очень уважала. Мы никогда не были дружны, просто испытывали друг к другу взаимную симпатию, приязнь. Немного больше сблизились во время туристической поездки в Швецию, когда часами бродили с ним и Юрой Клепиковым по ночному Стокгольму, распугивая редких прохожих бесконечным возбужденным разговором о наших кинематографических делах, в котором чаще всего были слышны имена Павленок, Ермаш! – Ермаш, Павленок! Когда мы только прибыли в Швецию, нас предупредили в посольстве, чтобы вели себя осторожно, не ходили в одиночку, особенно по ночам. Мол, много развелось хулиганов, которые не любят иностранцев и могут всерьез обидеть, даже ограбить. Если и были хулиганы, то они от нас шарахались, прятались в подворотни. «Павленок, Ермаш!»
