Когда я узнала о его смерти и когда прошел первый ужас от услышанного, я с немыслимой отчетливостью поняла, что прежней жизни уже больше не будет. Будет другая, может быть, если повезет, еще и не очень плохая, но другая, потому что рядом не будет его, моего дорогого друга и неповторимого человека, одного из тех, которых штучно изготавливает господь Бог, выпуская в этот мир, чтобы мы не отчаялись окончательно.
В его замечательной книге «Виденное наяву», которую я перечитала недавно, меня поразило, что он воспринимает театральный и кинематографический процесс по аналогии с жизнью человека и что взаимоотношения сценариста и режиссера описывает как «роман». А фильм для него дитя: любви (хорошие), рожденные без любви (нейтральные или плохие).
Или вот еще: «Спектакли, как живые организмы. Рождаются, мужают, умнеют, достигают зрелости, стареют, дряхлеют, теряют память, перестают двигаться и отходят в вечность во славе или бесславии, как повезёт».
Формула человеческой жизни, но как неожиданно это – «как повезёт». Оно вроде бы исключает усилия, но нет, только выносит за скобку. Результат человеческой жизни не исчерпывается усилиями. Есть еще это магическое – «как повезёт».
И я молюсь – пусть хоть на этот раз судьба будет справедливой и милостивой. Пусть останется во славе это доброе имя, до конца не оцененное при жизни, несмотря на успех, известность и вообще-то достойно и весело пройденный путь.
Ну, вот. Вернусь к Курсам.
Даже в худшие времена они были одним из самых прекрасных мест в нашей действительности. Мне трудно определить, почему. Может, самое главное то, что они не вписывались в стандарты учебной системы. Маленькие группы, взрослые люди, решившие изменить свою уже сложившуюся жизнь, отсутствие бесконечных семинаров, зачетов, экзаменов. Преподаватели – лучшие кинематографисты, которые, как правило, не прерывали собственной работы и вовлекали в нее учеников. Совсем другая атмосфера, чем в институтах. Дружеская, спокойная и, я бы даже сказала, счастливая.
Потом меня от Курсов отлучили. Я рассказывала.
И вот теперь звонил Мотыль и говорил: «Ты понимаешь, что Курсы могут погибнуть?» Они, оказалось, уже долгое время живут без директора – Ирина Александровна Кокорева ушла.
Я отказывалась снова и снова. Наконец Владимир Яковлевич сказал: «Если не мы, то кто?»
Эта формула безотказно действовала на людей моего поколения. Она и мне показалась убедительной. Я согласилась.
70
Вскоре с грохотом обрушилась империя, именуемая Советским Союзом. Следом, естественно, ликвидировали и Госкино СССР, которое финансировало Курсы совместно с Союзом кинематографистов.
Помню, как в кабинете заместителя председателя Госкино Валерия Николаевича Рябинского канючила, пытаясь что-то получить для Курсов из имущества их разваливающейся организации – кинокамеры, киноустановки или хотя бы телевизоры. Но, кажется, им нашли более выгодное применение. Вообще, это было отдаленно похоже на октябрьскую панику 1941 года, когда немцы подходили к Москве. Сотрудники Госкино плакали над своей судьбой; на столах, а то и просто на полу громоздились какие-то бумаги; бесценные архивы, в которых хранились документы и сценарии, пошедшие и не пошедшие, которых, может быть, нигде уже больше нельзя было найти, выбросили прямо на снег, на улицу. Их спасла тихая сотрудница, которая на свои нищие деньги наняла грузовик и перевезла, что сумела, в подвал собственного дома.
На какое-то время Курсы зависли, как иногда зависает мой компьютер. Нечем было платить зарплату, стипендию (тогда еще была стипендия). Я ходила и ходила по инстанциям, толкаясь в двери разных кабинетов, – никому до нас не было дела. Каждый был озабочен собственной судьбой.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Как-то раз, томясь в ожидании приема у очередного начальника, я встретила в коридоре своего знакомого по работе на киностудии «Казахфильм» (был такой эпизод в моей биографии) Саина Габидулина. Он сочувственно спросил, почему я выгляжу такой подавленной. Я не выдержала и рассказала этому, в сущности, постороннему человеку о наших бедах. Реакция была неожиданной: «Дайте номер вашего банковского счета. Постараюсь помочь». И протянул визитную карточку, на которой значилось: член Союза менеджеров, директор фирмы «Кино». Эта карточка до сих пор хранится у меня. Очень скоро на счет Курсов поступили деньги от его фирмы. Сейчас уже не помню какие, но они нас спасли. Мы выплатили зарплату, стипендию, заплатили за помещение. На всю жизнь я благодарна этому человеку, которого больше никогда не встречала. Он сделал это без лишних слов, без условий, не ожидая благодарности. Наверное, и не вспоминал никогда об этом эпизоде.
Председателем Госкино России стал Армен Николаевич Медведев. Алик Медведев, как я его про себя называла, зная с детства – еще по активу ЦДТ. Я была в старшей группе, он в младшей. Потом пересекались в институте. Мы никогда не были друзьями, но что-то нас связывало помимо деловых отношений. Наверное, общие воспоминания. Или мне так казалось. Но даже не это было главным. Я считаю, что он был самым лучшим министром из тех, с кем меня сталкивала судьба за мою долгую кинематографическую жизнь. Самым знающим, понимающим, разумным. «Из нашего профсоюза», как тогда говорили. Это, наверное, его и погубило. Он не очень долго занимал должность министра.
Медведев сразу проникся моими тревогами. Сказал, что созвонится с министром просвещения, посоветуется с ним. Может, Курсы как учебное заведение смогут войти в систему этого министерства.
Через несколько дней раздался звонок. Звонила секретарь, сказала, что Армен Николаевич ждет меня завтра к такому-то часу, поедем в Министерство просвещения. Поехали. В машине неожиданно разговорились, вспоминали прошлое, общих знакомых.
Министр просвещения встретил нас приветливо, попросил рассказать о Курсах. Обещал помочь, но предупредил, что это будет нелегко. Уж больно нестандартное заведение Курсы. Плохо укладывается в систему государственного обеспечения. Дал телефон своего зама, который будет заниматься нашим устройством.
Возвращались в хорошем настроении. В машине я подумала: зря не задумала желания – не каждый день приходится сидеть между двух министров.
Дальше началось хождение по инстанциям. Очень скоро я поняла: ужас. Одной отчетности предполагалось столько, что темнело в глазах. А зачеты, экзамены, обязательные предметы, вроде марксизма-ленинизма… Мне стало ясно, что на этом Курсы кончатся.
Я снова бросилась к Медведеву. Он выслушал, вздохнул, не рассердился, как я боялась, и сказал – придумаем что-нибудь другое. И придумал. Или ему подсказали. Госкино дает деньги на съемки дипломных фильмов, а на них накручиваются расходы на обучение и на содержание аппарата. Собственно, так делается на каждой студии.
Многое еще предстояло нам пережить – и приватизацию помещения Курсов Союзом кинематографистов, который когда-то оплатил его на паях с Госкино, и попытки выселить нас куда-то на окраину, и намерение передать в ведение Министерства высшего образования.
