Он смотрит на меня, не узнаёт и снова ищет глазами. Я знаю, что очень изменилась, но мне сейчас не до этих переживаний. Я подхожу к нему.
– Это я, я, не пугайся.
Это потому, что в глазах у него страх. Но он мужчина крепкий, он берет себя в руки, открывает дверцу машины.
Я сажусь. Он грузно влезает за руль, но не спешит тронуться с места. Смотрит на меня и молчит.
– Поедем, – прошу я.
– Подожди, – тихо говорит он. – Тебе, видно, нелегко пришлось в жизни, но ты сама выбирала свою судьбу. Я готов был всё для тебя сделать, я бы тебя от всего защитил.
– Что сейчас об этом вспоминать? Поехали.
Но он опять медлит.
– Ты мне много горя причинила в жизни. Ты меня бросила и сына забрала. Я чуть не умер тогда. Я даже плакал. Пил и плакал.
– Я прошу тебя… Это всё так далеко. Я была уверена, что дети погибли. Я их даже не искала. А они живы. Я хочу их скорее увидеть, ты понимаешь?
– Если бы не я, дети погибли бы. Ты не представляешь, в каком виде я их застал. Дистрофия, животы вздутые. Галя просто умирала. Я их выходил, ночи от них не отходил. Все ночи между полетами. И ребята помогли. Всем полком их спасали.
Я хватаю его руку и целую ее с нежностью.
– Спасибо тебе, спасибо! Ты святой человек. Я не знаю, как за тебя молиться.
– Нет, – говорит он решительно, не отнимая руки. – Я не повезу тебя к детям.
– Почему? – не понимаю я.
– У них другая мать, моя новая жена. Она их вырастила вместе со мной. Она была официанткой в нашей столовой. Она вместе со мной не спала все эти ночи. Они не знают, что у них была ты. Галя не знает, что я не ее отец. Я люблю ее как родную. Сначала любил, потому что она твоя дочь, а потом просто полюбил.
Я молчу, осмысливая сказанное. У него трясутся руки, он ломает спички, пытаясь прикурить. Мне его жалко. Он, действительно, спас моим детям жизнь, и он любит их. Но это же мои дети, мои! Я их снова нашла.
– Едем, – говорю я.
– Ты мне искалечила жизнь, – вдруг почти с ненавистью говорит он. – Я много лет не мог опомниться. Меня дети спасли, любовь к ним. А сколько они потом болели, думаешь, эти зимы в деревне прошли им даром? Я с трудом наладил свою жизнь. Сколько раз погибал, горел в самолете. И теперь, когда всё позади и мы счастливы, являешься ты и хочешь всё сломать.
– Коля, – говорю я. – Коленька, – как никогда не называла его в жизни. – Неужели ты хочешь меня погубить? Посмотри на меня, я же всё потеряла. Я уже почти не живая!
– Зачем же ты нужна им, мертвая? И что ты им можешь дать? У них дом сейчас. У меня хорошая квартира, жена не работает, только ими занята. Они учатся. Галя в музыкальную школу ходит. Ты о них подумай.
Я вылезаю из машины, иду по мостовой, подальше от него. Он нагоняет меня, обнимает прямо посреди площади, плачет.
– Прости меня, Ася, прости. Я не хочу добивать тебя. Но что же делать?
Я молчу, прислонясь лбом к его реглану. Сколько страшных лет пролегло между нашими объятиями.
– Ну, хочешь, я прогоню ее. Будем снова жить вместе, растить детей. Я буду любить тебя, как прежде. Мы всё забудем.
– Кого? – тускло говорю я. – Кого ты прогонишь? Мать своих детей, которая их вырастила?
Он опомнился, снял руки с моих плеч.
– Прости. Ты права, я просто забылся.
Я поворачиваюсь и ухожу. Со всех сторон нам сигналят, объезжая, машины.
– Ася, – зовет он меня опять.
Я останавливаюсь, жду.
– Обещай, что ты никогда им не дашь о себе знать. Дай мне слово, что ты никогда им ничего не расскажешь.
Я смотрю на него. У него дрожат губы, дергается щека. Это он спас моих детей, он, а не я. Это он выходил их, перенес все их болезни, плохие отметки, ушибы, ссоры и неприятности. Он, а не я. Это его они ждали по вечерам и целовали на ночь. Его, а не меня. Я не виновата, но это так.
– Хорошо, – говорю я. – Даю тебе слово. Прощай.
И ухожу, больше не оглядываясь.
В комнате совсем темно, но мы не зажигаем свет.
Я смотрю на худенькую Асю Сергеевну, она закинула голову, прислонившись затылком к стене. Стоя она не сутулится. В темноте не видно морщин. Ей на вид лет тридцать пять, не больше.
– А что было потом? – шепотом спрашиваю я.
– Что было? Я поселилась в Москве, у тети Наташи. Нашли стихи Игоря, она всё сохранила. Выпустили еще одну книжку. Теперь его все знают, читают, помнят. Молодежь знает его стихи наизусть. Песни пишут. Он был большой поэт и успел немало. Тетя Наташа сама отвела меня к школе, где учились дети. Я увидела их издали. Галя совсем не похожа на Игоря. Она в меня. А Володя в отца. Я каждый день приходила к школе, потом к институтам, где они учились. Через тетю Наташу я знала всё о них. Потом она умерла, дом снесли. Я перебралась в коммуналку. Галя замужем, у нее двое детей. Теперь я хожу к садику, смотреть на них. Володя никак не женится, живет с отцом. Муж мой постарел совсем, ходит с палочкой. Он иногда замечает меня у дома, но никогда не подходит. Один раз его собака подбежала ко мне. Он стоял и смотрел. Потом вышел Володя, и я ушла. Я привыкла. Живу этим. А сегодня вот этот сон. Растревожил меня.
Мы молчим. Сумерки сгущаются. Море утихло.
Я встаю, подхожу к Асе Сергеевне, обнимаю за плечи, прислоняюсь щекой к ее плечу.
Кто-то проходит под нашими окнами, оживленно разговаривая. Шуршит гравий под ногами. По шоссе мчатся автомашины. Начинается южный вечер.
О Людмиле Голубкиной
Татьяна Голубкина
В начале семидесятых окончила филологический факультет МГУ по специальности «романская филология». Завотделом информации НИИ карантина и защиты растений, ученый секретарь научного общества АН СССР, начальник управления страховой компании «МАКС».
Милка – так ее называли в семье, так называла ее моя мама, Инна Абрамовна Голубкина, 1925 года рождения. Милкина мама, Ирина Соломоновна Голубкина, приходилась младшей сестрой моему дедушке, Абраму Соломоновичу Голубкину. В семье деда было восемь детей, но моя жизнь была тесно связана с двумя сестрами – Ириной и Эммой, у которых я проводила многочисленные субботы и воскресенья, с которыми всё детство и отрочество жила на съемных подмосковных дачах в Трудовой, Баковке, Переделкине, Мозжинке. Тетка Эмма и тетка Ирина (я вслед за мамой называла их тетками) во многом сформировали моё отношение к жизни, мои вкусы и пристрастия.
Лет в пять я гостила у тетки Ирины на проспекте Мира – дом 8 или 10. Квартира была коммунальная, и Ирина вышла на кухню ставить чайник. Оставшись одна, я обнаружила на столике фотографию мужчины, который, по моим понятиям, был шпионом из фильма «Тайна двух океанов». Когда Ирина вошла в комнату, я встретила ее гневно и подозрительно: «Ты почему держишь у себя фотографию шпиона? Я его в фильме „Тайна двух океанов“ видела». Ирина засмеялась: «Никакой это не шпион, а известный поэт Владимир Луговской, Милкин папа». Так, перепутав Луговского с актером Евгением Самойловым, я узнала о существовании Милкиного отца, с которым так никогда в жизни и не встретилась.
