Вспоминать о ком-либо, тем более о близком человеке – задача и волнующая, и непростая. Потому что всё время ты находишься между двумя искушениями. С одной стороны, хочется припомнить всё («а вот я помню, был еще такой случай»), а с другой – хочется не упустить в образе того, о ком вспоминаешь, нечто главное, что его отличало от других.
МАША: Так. Больше всего на свете Мила любила читать. Приоритет принадлежал мемуарной литературе. В последние годы чтение давалось ей всё труднее и труднее. Друзья помогали ей справляться с электронной книжкой: выставляли максимальный шрифт, а иного она уже не видела, и хотя на странице помещалось всего 3–4 слова, она упорно продолжала читать, говоря, что это ей жизненно необходимо.
Я думаю, на втором месте были путешествия. Разные, в основном в советское время, это были туристические поездки от Союза кинематографистов. Она с удовольствием рассказывала о посещении Лондона и Парижа, особенно Париж ее волновал – она там встречалась (тайно, поскольку он был выслан из СССР) с писателем Виктором Некрасовым, которого любила и почитала.
АНДРЕЙ: Но всем заграницам она предпочитала Россию. Особенно те места, где была вода. Такие же предпочтения были у Антона Павловича Чехова. Он говорил, что любит русскую природу за ее скромность, невзрачность, словом, за то, что она в сравнении с другими – «левитанистей».
МАША: Вот-вот. Вскоре после нашего с ней знакомства мы решили отправиться с семьями на Север. Первый раз, думаю, году в 67-м. Мы – четверо взрослых и двое тогда еще маленьких Милиных детей – решили провести отпуск на Онежском озере. Кто инициировал эту поездку, не помню, но собрались и поехали. И здесь Мила проявила свои недюжинные таланты. Она была сильна, умела во всём, терпелива, вынослива, оказалась прекрасной хозяйкой и поваром. Я перечисляю эти ее качества, потому что поначалу поездка оказалась очень трудной. Ехали в общем вагоне, в Петрозаводске ночевали в каком-то не очень жилом здании, спали на матрасах, на полу. Затем на перекладных двигались вокруг Онежского озера. Красота немыслимая, но снять жильё оказалось делом невозможным. Обычая такого тогда не было, сдавать жильё. Наконец удалось уговорить двух стариков, они разрешили нам у них пожить. Главным уговорщиком выступила Мила.
Деревенька эта – всего в несколько изб – стояла на самом краю озера. Купаться невозможно – холодно. Мила, правда, один раз все же искупалась. Она всегда делала это, везде, где только была вода. По озеру, окруженному сплошным лесом (а в нем – заросли ягоды морошки), сплавляли огромные деревья. Наш хозяин, необыкновенной замечательности человек, в ватнике, в зимней шапке, одно ухо которой всегда было поднято вверх («прямо дед Щукарь какой-то», говорила Мила), каждый день брал в руки огромную палку с железным крючком на конце и пытался выловить и вытащить на берег какое-нибудь дерево. Задача была деду явно не по силам, но изредка дело удавалось. Тогда он приступал к рубке огромного дерева на мелкие поленья, которые складывал в сарае, чтобы топить избу зимой. И всё это – не снимая ватника и ушанки, хотя стояло лето, и мы ходили в платьях. В деревне все занимались тем же промыслом, иначе было не выжить. И пили самогон. Всякое утро, выйдя за калитку, можно было увидеть у каждого дома спящего на земле пьяного хозяина. Однако все были добры к нам, хотя иногда мы замечали, что они крутят у виска пальцем, давая понять, что мы, по меньшей мере, странные. Еще бы – кроме нас, полагаю, не бывало там никогда никого из Москвы. Мила относилась к их пьянству снисходительно, приговаривая «а как им, бедным, быть-то». Наш не пил. Они с женой угощали нас очень вкусными пирогами то с морошкой, то с рыбой.
Любили мы с Милой вечерами, уложивши детей спать, сидеть на озере, наблюдая беспримерной красоты закат, и читать стихи. Я видела, что она счастлива. На протяжении всех долгих, слава богу, последующих лет нашей дружбы мы неизменно возвращались к воспоминаниям об этом путешествии, с полуслова, полужеста понимая, какая всплыла в памяти деталь.
АНДРЕЙ: Были еще другие совместные поездки, уже с моим участием. Две связаны с анимационными фестивалями: в Тарусе и «КРОК». Это были путешествия на корабле в разные места России и Украины, то по Волге, то по Днепру. Директором Тарусского фестиваля был Саша Герасимов, а директором «КРОКа» Ирина Капличная. Мне не пришлось никого просить. Как только я произнес «Людмила Владимировна хотела бы поехать» – немедленный отклик: «Да, конечно, будем рады».
МАША: Была особая атмосфера в таких корабельных фестивалях: аниматоры – народ нестандартный – создавали необыкновенную творческую обстановку. И строгий, я бы сказала, порой даже суровый остров Валаам… Всё вместе произвело на нас с Милой сильнейшее впечатление. Мы вдвоём в свободное от просмотров время сидели на палубе и курили, и стихи читали всласть. Мила, несмотря на предупреждение капитана, купалась в холодной реке. Это, кажется, была Свирь.
АНДРЕЙ: Еще о купании. Несколько лет подряд мы снимали дачу в Переделкино на берегу Самаринского пруда, крайнюю у плотины. Чтобы искупаться в пруду, можно было не покидать участок. В одно лето Мила, ежедневно купаясь, с дочкой и тетушкой около месяца прожила на этой «нашей» даче. И я запомнил как отдельный кинокадр Милу, стоящую спиной к дороге, лицом к пруду, в купальном костюме, облегавшем ее ладное загорелое тело, – запомнил еще и потому, что, когда видел в Третьяковке «комсомольских богинь» – а попросту рабфаковок, спортсменок, которых так любили изображать Дейнека и Самохвалов, – вспоминал почему-то Милу на берегу Самаринского пруда.
МАША: Мила была благодарным и радостным человеком. Вспоминала эти поездки, особенно путешествие на Валаам, до самых последних дней, и глаза ее, казалось, снова начинали хорошо видеть.
АНДРЕЙ: Нельзя сказать, что Мила чуралась быта: все проблемы, связанные с этой сферой, не обходили и ее. Но подлинным и главным пространством ее существования были, безусловно, литература и кино. В атмосфере поэзии Мила чувствовала себя как в родной стихии – не только в буквальном смысле.
Время, в котором мы жили, было пропитано поэзией. Знаменитое некогда противопоставление «физиков» и «лириков» теряло актуальность: большинство «технарей» были страстными читателями Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, знали стихи Рождественского, песни Окуджавы.
МАША: Так же как для людей творческого склада было естественным стремление познакомиться с азами квантовой механики и теории относительности. Это отразилось и в кино, достаточно вспомнить «Девять дней одного года» Михаила Ромма и «Заставу Ильича» Марлена Хуциева и Геннадия Шпаликова.
АНДРЕЙ: Мы говорим о времени Милы прежде всего потому, что она была плоть от плоти этого времени.
Попробуйте меня от века оторвать,
– Ручаюсь вам – себе свернете шею —
она могла бы произнести слова Мандельштама с неменьшим правом.
И, конечно, теми же обстоятельствами времени и места была Мила связана с домом своей тетушки.
МАША: В доме Татьяны Александровны Луговской и Сергея Александровича Ермолинского были заведены особые правила. Были даты, собиравшие ближний круг друзей – как правило, неизменный, с небольшими вариациями. Многие годы этими датами были дни рождения и именин хозяйки (соответственно 28 октября и 25 января) и день рождения Сергея Александровича (14 декабря).
