Как легко и быстро мы можем превратить теплую и уютную семью в своего рода тюрьму. Мы полагаемся на свои старые установки, проверенные временем реакции и механизмы психологической адаптации. Мы становимся теми, кем, по нашему мнению, должны быть, чтобы угодить другим. Чтобы противостоять этому и не отступать, не играть старые роли, которые, как мы ошибочно полагаем, обеспечат нам безопасность и защиту, потребуется огромная сила воли и возможность выбора.
В ночь перед свадьбой мы с Магдой застали Клару одну в детской играющей со старыми куклами дочери. То, что мы увидели, было больше, чем ностальгия матери по выросшему ребенку. Клара была поглощена игрой перевоплощения, как ребенок. Я вдруг поняла, что мою сестру на самом деле лишили детства. С малых лет она была гениальным ребенком, играющим на скрипке. Ей никогда не удавалось побыть маленькой девочкой. Когда она не выступала на сцене, она выступала передо мной и Магдой, опекала нас, становясь заботливой маленькой мамой. Теперь, будучи женщиной средних лет, она пыталась подарить себе детство, которое у нее отняли. Клара смутилась, что мы застали ее играющей с куклами, и набросилась на нас.
– Очень плохо, что меня не было с вами в Аушвице. Если я была бы там, наша мама осталась бы живой.
Слышать от нее такие слова было ужасно. Я почувствовала, как меня охватывает старая вина выжившего, вернулся кошмар от того, какое слово я произнесла в первый день в Аушвице на селекции. Кошмар тех воспоминаний. Я старалась противостоять тому старому, давно похороненному убеждению, скорее всего ошибочному, что я отправила нашу маму на смерть.
Но я больше не была узницей. Я своими глазами увидела тюремную клетку своей сестры, услышала ее вину и печаль, прорывающиеся сквозь обвинения, которые она обрушивала на нас с Магдой. Я могла выбрать быть свободной. Я могла точно назвать все свои чувства: чувство гнева, чувство никчемности, чувство печали, чувство сожаления. Я не бежала от них, я могла управлять ими: позволить им закружиться в вихре, дать подняться и схлынуть, приказать им пройти. Могла рискнуть и отпустить необходимость казнить себя за то, что осталась живой. Могла освободиться от своей вины и вновь стать цельной и чистой, не сказавшей слова «мама».
Есть рана. Есть то, что сочится из нее. Желание избавиться от чувства смерти привело меня снова в Аушвиц. Там я смогла окончательно изгнать его из своей жизни. Там, в лагере, я обрела внутреннюю правду, вернула себе, как и хотела, свою сущность, восстановила свою стойкость и невиновность.
Глава 23. День освобождения
Летом 2010 года меня пригласили в Форт-Карсон, чтобы я выступила в воинской части перед солдатами, только что вернувшимися после боевых действий в Афганистане. Воинская часть имела высокую статистику самоубийств. Я решила, что буду говорить о своей травме: как я пережила ее, как перенесла возвращение к привычной жизни, как выбрала быть свободной, – это могло бы помочь солдатам быстрее адаптироваться к мирному обитанию. Пока я шла к сцене, задала себе довольно жесткий вопрос: что может предложить этим бойцам, этим мужчинам и женщинам, вернувшимся с войны, недоучившаяся венгерская балерина? Признаться, я испытывала чувство некоторой неловкости. Пришлось напомнить себе, что нахожусь я здесь ради того, чтобы поделиться с ними необходимой правдой, которой уже владею. Я скажу им, что самая страшная тюрьма – их разум, но ключ от нее лежит практически у них в кармане. Я буду говорить с ними о необходимости: брать на себя абсолютную ответственность за собственную жизнь, уметь рисковать, освободить себя от самоосуждения, вернуть себе свою невиновность, принять и любить себя такими, какие они есть, – людьми хоть и несовершенными, но самодостаточными и полноценными.
Я призвала в помощь своих родителей, детей, внуков и даже правнуков – чтобы они дали мне силы. Сейчас мне пригодится все, чему они меня учили, все, что помогли открыть в себе. Я начинаю.
Мы не знаем, куда нас отправляют. Мы не знаем, что будет дальше. Просто запомни: никто не отнимет то, что у тебя в голове. Эти слова, которые я никогда не забуду, сказала мне моя мать.
Эти слова я говорила бесчисленное количество раз, их слышали от меня морские котики и бойцы специального назначения, военнопленные и их адвокаты из министерства по делам ветеранов, врачи-онкологи и онкологические больные, праведники мира, родители и дети, христиане, мусульмане, буддисты и иудеи, студенты юридических факультетов и трудные подростки; люди, скорбящие по своим любимым, и умирающие. Иногда, когда я повторяю эти слова матери, повторяю с благодарностью и печалью, у меня кружится голова. Но на этот раз, произнося их, я чуть не упала на той сцене. Сознание захлестнуло острое ощущение, которое я держу в самом дальнем, самом глубоком уголке своей памяти, – запах грязной травы, невероятно приторный вкус «Эм-энд-эмс». Я далеко не сразу поняла, что вызвало это очень конкретное, почти сенсорное воспоминание. Но потом увидела. Стены помещения были завешены флагами и штандартами, и со всех сторон на меня глядела эмблема, которую я вполне осознанно не извлекала из памяти все долгие, долгие десятилетия, но которая в моей жизни имеет не меньшее значение, чем мои инициалы. Красный круг со стилизованной наклонной синей цифрой 71 в центре. Знак различия – на дивизионном знамени, на нарукавной нашивке американских солдат, освободивших меня 4 мая 1945 года. Меня пригласили в Форт-Карсон, чтобы я выступила перед военными из 71-й пехотной дивизии, солдаты которой шестьдесят пять лет назад спасли меня. Я несу свою историю свободы детям и внукам тех, кто когда-то принес свободу мне.
Почему я? Почему выжила я? Как часто я задавала себе этот вопрос! Сегодня он ставится мной иначе. Почему бы не я? Там, на сцене, выступая перед следующим поколением борцов за свободу, я смогла, опираясь на свое сознательное понимание, сформулировать то, что часто слишком неуловимо, слишком неочевидно, – мы снова готовы заточить себя в тюрьму, когда продолжаем убегать от прошлого или начинаем бороться с имеющейся болью. Свобода заключается в том, чтобы принять то, что есть, и простить себя. Открыть свои сердца навстречу чуду, которое существует сейчас.
Стоя на сцене, я плакала и смеялась. Адреналин счастья так переполнял меня, что я едва смогла выдавить из себя «спасибо». Я говорила солдатам: «Ваши жертвы, ваши страдания имеют смысл – и когда вы обретете истину внутри себя, вы станете свободными». Закончив свою речь, я делаю высокий мах ногой – как всегда делала, как всегда буду делать, пока мое тело позволит мне. Я здесь! Я справилась! Собственно, об этом свидетельствует мой фирменный гранд батман.
И вы здесь. Вот вы где – в священном настоящем! Я не могу исцелить вас – или кого бы то ни было, – но я могу поддержать ваш выбор разрушить тюрьму в своем сознании, разобрать камень за камнем. Вы не можете изменить то, что случилось, вы не можете изменить то, что сделали вы, или то, что причинили вам. Но вы можете выбирать, как вам жить сейчас.
Дорогие мои, вы можете выбрать быть свободными.
Благодарности
Я верю, что люди не приходят ко мне – они мне посланы. Многим необыкновенным людям, личностям выдающимся, которые были мне посланы, без которых моя жизнь не была бы такой, какая она есть, и без которых не существовало бы этой книги, я приношу свою бесконечную признательность.
