– Мама пришла, чтобы посидеть с нами, – продолжала Ким. – Она тебя причесывала, пока мы смотрели «Акулы карт»
[17] и «Правильную цену»
[18]. Потом попыталась заняться моими волосами, но мне уже исполнилось шестнадцать, и мы с ней… не очень ладили. Мы едва с ней тогда не поссорились. Это, а также то, что она позволила мне остаться дома, должно было заставить меня сообразить, что день пошел не так, как следовало. Но я не умела думать так далеко вперед. Мы остались дома, и после ланча я решила найти свою подружку Шелби, чтобы провести с ней остаток дня. После «Правильной цены» мы посмотрели «Молодые и дерзкие»
[19]. Мама заставила меня сидеть рядом с собой, тебя она держала на коленях.
– На коленях, – повторила Эмма.
Они остановились. Эмма и Ким стояли спиной к девочкам на качелях, где мамашам удалось восстановить мир. Девочке, которая хотела продолжать качаться, обещали приз за то, что она слезет с качелей. Девчонки взялись за руки и побежали в сторону конструкции для лазания.
– Мама приготовила нам ланч после того, как мыльная опера закончилась, – сказала Ким. – Суп. Странно, я забыла какой, однако запомнила, что вкус у него был отвратительный, но мама категорически отказалась слушать мои жалобы. Мы ели в гостиной, сидя на диване, – третье странное событие за день. Обычно нам не разрешали приносить в гостиную даже воду, а теперь мы, причмокивая, поглощали суп и смотрели «Молодые и дерзкие».
– Похоже, мы много смотрели телевизор, – сказала Эмма.
– Да, – кивнула Ким. – Мы доели суп, а потом я потеряла чувство времени. Следующее, что я помню: отец стоит над нами – мы сидим на диване, в доме жарко. «Дом горит, – так сказал отец, хотя старался сохранять спокойствие. – Вам лучше встать».
– Мы находились в доме? – спросила Эмма.
Матери девочек приветствовали родителей мальчика, и взрослые стали квартетом, а дети приступили к переговорам. Девочки пытались понять, хочет ли мальчик подняться с ними на горку. Мальчик, который еще не научился говорить, хлопал в ладоши и улыбался. Между тем восьмилетняя девочка наконец выпала из шины на резиновый мат и, слегка покачиваясь, направилась в сторону малышей, охваченная любопытством.
– Мы были в доме, – продолжала Ким. – Я помню, что перевернутая тарелка лежала у меня на коленях, словно я пролила суп, а потом заснула. И тут надо мной появился папа: «Дом горит. Тебе лучше встать». Эту часть я помню очень хорошо. Но я не могла встать. Все было как в тумане, и папе пришлось мне помочь. Он был маленьким и худым, как спичка, но он поднял нас с тобой одновременно, посадив каждую на плечо.
Как только он взял меня на руки, я поняла, что происходит с домом. Все вокруг горело. Я ничего не видела. И начала задыхаться от дыма. Папа отнес нас на кухню. Там была мама.
– Он и ее туда отнес? – спросила Эмма.
– Мама устроила проклятый пожар, – ответила Ким.
Ким так сильно схватила Эмму за локоть, что тяжелая сумка выпала из ее руки.
Родители, собравшиеся возле качелей, тут же посмотрели в их сторону, и даже сидевшая на скамейке бабушка наклонилась вперед, стараясь понять, что происходит. Родители окинули оценивающими взглядами Ким, Эмму и сумку, потом детскую площадку. Где дети этих женщин? Почему они здесь одни? Ким заметила, что этот вопрос пришел в голову трем матерям и отцу. Две черных женщины в детском парке. Может быть, они няни?
– Папа принес нас на кухню, – продолжала Ким. – И там, за столом, сидела мама. Перед ней стояла тарелка с недоеденным супом. Она закричала на папу, который направлялся вместе с нами к кухонной двери. Она схватила тебя, стащила с его плеча и посадила к себе на колени. Мама держала тебя очень крепко, и я испугалась, что ты можешь задохнуться, но ты сохраняла полнейшее спокойствие. Все это выглядело дико. Я начала плакать, как безумная, а ты с невозмутимым видом сидела на коленях у мамы. Теперь я понимаю, что ты просто была в шоке. Папа снова закричал, и мне показалось, что они продолжают утреннюю ссору, вот только сейчас дом горел и мы все могли умереть.
– Как мы выбрались наружу? – прошептала Эмма.
– Ну, папа уже держал меня. Он крикнул маме, чтобы она тебя отпустила. Я тоже начала ее просить, хотя сомневаюсь, что могла произнести хоть что-то осмысленное. Мама заплакала и сказала, что не хочет, чтобы ее девочки остались сиротами. Будет лучше, если мы умрем вместе с ней. Какая мать согласится, чтобы ее девочки сражались с суровой судьбой в одиночку? Она прижала тебя к себе еще крепче.
– Но я здесь, – сказала Эмма. – Мы обе здесь.
– Нас спасла именно ты, – сказала Ким. – Во всяком случае, ты помогла.
– Я? – удивилась Эмма. – Мне же было всего пять.
– Я, мама и папа кричали и плакали, дом горел, и тут ты повернулась к маме и произнесла два слова: «Отпусти меня». Вот так просто, ты даже не кричала, но все тебя услышали. Это я объяснить не могу. Словно твой голос прозвучал у нас в головах. Мама перестала тебя удерживать, ты слезла с ее колен, подошла к папе и взяла его за руку. Он вывел нас наружу. Последнее, что я видела: мама сложила руки на коленях и опустила голову. Она выглядела такой одинокой.
– Но он умер, – сказала Эмма. – Во время пожара. Не так ли?
Ким говорила едва слышным шепотом, словно снова стала девушкой, переживавшей старый ужас.
– Папа пошел назад, к дому. Я думала, он собрался вывести маму, но, когда папа подошел к двери, он обернулся и посмотрел на меня. Я видела его лицо. Я думаю, он пытался мне тогда что-то сказать, не словами, а обращаясь непосредственно к моему разуму. Может быть, мне просто так хотелось. Я видела его лицо, он выглядел побежденным. Он схватился за ручку кухонной двери. Должно быть, она была уже очень горячей, я не понимаю, как он смог ее удержать. Но он взялся за ручку и вернулся в дом, к ней.
Ким и Эмма сели на одну из скамеек. Когда Ким подняла голову, они обнаружили, что остались в парки одни. Должно быть, родители забрали детей и сбежали. Неужели они с Эммой такие страшные? Может быть, так и есть.
– Машина «Скорой помощи» увезла нас в больницу, ведь мы надышались дымом, – продолжала Ким. – Мы находились там в течение пяти дней. Затем нас отдали в приемную семью, где мы оставались до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать. Мы жили у очень милой пары, Натана и Полин. Ты их помнишь?
– Полин делала потрясающее овсяное печенье, – прошептала Эмма.
– Да, верно.
– Мне исполнилось восемнадцать, меня назначили твоим опекуном, и мы жили вместе, пока ты не закончила среднюю школу.
– А почему ты не рассказывала мне об этом раньше? – спросила Эмма.
