Аполлон вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и застыл в темноте, заставляя себя дышать ровно. Даже при выключенном свете он видел, что деревянные полы кто-то вымыл, они казались гладкими и почти влажными.
Он вошел в гостиную и некоторое время стоял молча. Больше пространства, больше спокойствия, здесь совсем не было жизни. Но диван стоял на прежнем месте, рядом с окнами. Лампа в углу, низкая книжная полка, батарея. Даже батарея не шумела. Должно быть, ее выключили. Спальня, которую он раньше делил с Эммой, находилась слева, кухня – справа.
Аполлон распахнул дверь спальни, наполовину ожидая застать там Эмму, беглянку, спрятавшуюся у всех на виду. Но, конечно, увидел лишь кровать, свежие простыни и такой же чистый пол. Шторы были раздвинуты, Аполлон выглянул из окна вниз, на улицу, и некоторое время наблюдал, как мужчина пытается припарковать машину на слишком маленьком участке у тротуара. Когда он отошел от окна, мужчина все еще сражался с реальностью.
Аполлон шагнул в кухню, посмотрел на пол и увидел крысиный яд, перевел взгляд на стойку и увидел гвоздодер. А когда посмотрел на плиту, увидел чайник, от включенного под ним огня днище сияло, а пар вырывался из носика. Он видел все это, но ничего не слышал. Чайник безмолвно громыхал на плите. Аполлон поднес руку к струе пара, но не ощутил жара.
Он отступил от фантомного чайника и осторожно сделал несколько шагов, чтобы не наступить на яд, который, как он думал, все еще валялся на полу. Но когда Аполлон подошел к кухонному столу, когда посмотрел на стул, к которому был прикован, то не увидел призрачного повторения той сцены. Никаких цепей. Никакой крови. Он выдвинул стул из угла. Дыры в полу нет. Он опустился на колени, чтобы проверить.
Лилиан. Кого еще это могло волновать?
Он оставался в том же положении – стоял на коленях, – когда повернулся, чтобы посмотреть в заднюю комнату. Дверь была закрыта. Неоново-зеленая наклейка фиксировала ее примерно в футе над ручкой, приклеенная частично к двери, частично к дверной коробке. Аполлон подполз поближе. У него так сильно дрожали ноги, что он не мог встать.
«Помещение опечатано департаментом полиции Нью-Йорка в соответствии с параграфом 435 Административного кодекса. Вход запрещен для всех, кроме тех, кто получил специальное разрешение полицейского департамента или полицейской администрации».
Даже сейчас в его сознании комната оставалась детской Брайана. Аполлон поднялся, держась за стену, он не хотел, чтобы Брайан видел, как его отец ползает. Со временем комнату придется открыть, но не сегодня. Он подумал, что пребывание здесь – в этом месте, у этой двери – должно было вызвать лавину эмоций, но у него возникли прямо противоположные ощущения. Он ничего не чувствовал, даже не мог определить, бьется ли сердце у него в груди.
Аполлон побрел в ванную комнату. Он не принимал душ в одиночестве в течение шестидесяти дней. Он включил воду и снял одежду, простоял под струей полчаса – и только после этого начал мыться. Закончив, Аполлон пошел в спальню. Он не спал на хорошем матрасе девяносто дней – от того, что был в больнице, у него болела поясница. Однако он не мог заставить себя лечь в постель, которую делил с Эммой. Он снял одеяло и верхнюю простыню и вернулся в гостиную, поставил телефон на зарядку, лег на диван и посмотрел в окно на беззвездное ночное небо.
– Что теперь? – спросил он.
Он заснул задолго до того, как зазвонил телефон и вспыхнул экран. В темноте он сиял ярче звезды. А затем снова погас.
Глава 36
Патрис, который жил в юго-восточном Куинсе, встретил Аполлона у двери своей квартиры, находившейся в подвальном этаже. Владелица двухэтажного дома решила заработать немного больше денег, которые помогли бы ей расплатиться по ипотеке, превратила подвал в жилое помещение и коварно сдавала его за 1300 долларов в месяц. Две спальни, кухня и ванная комната, отдельный вход в задней части дома. Патрис жил здесь с Даной, женщиной, с которой познакомился после возвращения из Ирака и развода.
Патрис наклонился вперед и понюхал Аполлона.
– «Любитель птиц из Алькатраса»
[21]. Ты опоздал.
– Мне пришлось ехать на поезде и автобусе, чтобы добраться сюда, – ответил Аполлон. – Я забыл, что Куинс так далеко от Нью-Йорка.
Патрис махнул большой лапищей.
– Мы сели за стол без тебя, – заявил он.
– Я принес вино, – сказал Аполлон, показывая коричневый бумажный пакет.
– Ты принес вино из такого места, где даже не дают пластиковых пакетов?
Аполлон невольно улыбнулся. Он был рад снова видеть этого парня.
– Почему бы тебе не впустить его в дом вместо того, чтобы рассказывать всей улице о наших делах? – крикнула Дана из-за спины Патриса.
Патрис оглянулся.
– Малышка, вход в нашу квартиру находится в задней части дома. Мы в лучшем случае даем соседям возможность на нас посмотреть.
– Заходи! – пригласил Патрис Аполлона.
Потолок в подвале показался Аполлону низким, а Патрис был на целых шесть дюймов выше его. Обшитые деревом стены поглощали идущий от потолка свет, из-за чего комната казалась темной. Кухне и плите наверняка исполнилось лет десять. Или даже больше. Лучшим предметом в тесной кухне был обеденный стол, купленный в «Крейт и Баррель». Амбициозный предмет мебели, занимавший слишком много места.
Дана изысканно накрыла стол – клетчатая скатерть и ротанговые подстилки под белые фарфоровые тарелки с серебряным ободком; синие ротанговые салфетки. Когда Аполлон вошел на кухню, Дана поставила такие же приборы для него. Патрис закрыл дверь, и теперь прохожий никогда не узнает – и даже представить не сможет, – что внутри подвальной квартиры в юго-восточном Куинсе может находиться такой красивый обеденный стол. Это походило на сияние души в теле потрепанного жизнью пассажира в поезде метро. Аполлон на мгновение затаил дыхание.
Дана поставила на стол два винных бокала после того, как Аполлон достал из пакета бутылку вина. Патрису она дала для вина кофейную чашку.
– Прошу прощения за опоздание, – сказал Аполлон.
Дана налила вино.
– Никто не хочет ехать в Куинс, ведь это так далеко. Мы рады, что ты до нас добрался.
Дана обняла Аполлона. У нее были большие руки, большие ноги и широкая спина – превосходное тело для объятий. Если руки Патриса показались Аполлону усталыми, то от Даны исходило лишь тепло. Похороны ребенка прошли, пока Аполлон сидел в Райкерсе. Патрис с Даной присутствовали на церемонии, и то, как она сейчас его обнимала, щедро и не спеша, делясь с ним своим теплом, передавало ее соболезнования лучше, чем любые слова.
– Садитесь, – сказал Патрис им обоим. – Я буду подавать.
