— Я пригласил военачальника Селима, — сказал визирь. — Он давно ждет, когда вы закончите свои дела. Селим расскажет вам обо всем более подробно. — В его руках появились бумаги. — Это ваши приказы, господин. Поставьте подпись.
Стражники с трепетом наблюдали за тем, как Девлет выводил закорючки, понимая, что эти закорючки решают судьбу людей Крымского ханства.
— А теперь попроси Селима войти, — приказал хан, и высокий худощавый человек вскоре стоял перед его троном.
— Я вас слушаю, мой господин.
Девлет Гирей несколько секунд наблюдал за человеком, о беспощадности которого ходили легенды. Все в Селиме — суровый взгляд, холодные темные глаза, мускулистые руки — говорило о его силе и непреклонности.
— Знает ли мое войско, что вскоре им предстоит поход на Москву? — спросил хан.
— Армия оповещена, — ответил Селим хрипловатым басом. — Как военачальник, я считаю, что у нас есть все шансы на победу. Русские придерживаются своей тактики ведения боя. Наша тактика гораздо эффективнее. Кроме того, наши воины лучше обучены. Как любят говорить турки, если человек их национальности слезает с седла, чтобы сидеть на ковре, он превращается в ничто. В нашей армии ни один человек пока не менял седло на ковер.
Девлет прищурился, с интересом глядя на Селима.
— Правда? — спросил он. — Что ж, поверю. Продолжайте готовить армию. Полгода пролетят довольно быстро. Иди.
Проводив военачальника глазами, хан повернулся к визирю.
— Селим принес мне хорошие новости. А они, как известно, возбуждают аппетит. Я хочу поесть, Мустафа.
Во время обеда хан с наслаждением ел жареного ягненка, инжир в сметане, запивая все холодным айраном, потом перешел к шербету. Плотный обед сморил нового правителя, и вскоре слуги приготовили ему белоснежную постель. Улегшись на прохладные простыни, Девлет мгновенно заснул.
Глава 15
Наши дни. Тульская область
Как сказал Ройтман, имя Павла Ивановича Завьялова не было известно широкому кругу коллекционеров или ценителей прекрасного. И неудивительно. Историк по образованию, вынужденный оставить любимую профессию ради денег, ныне богатый тульский предприниматель, этот человек владел коллекцией, стоившей миллионы долларов. Естественно, он тщательно скрывал свой подпольный музей, размещенный в специально оборудованной комнате в подземелье загородного особняка, очень похожем на кладовую дома Акинфия Демидова. Мало кто знал: в его роду было четыре поколения коллекционеров. Мужчина никогда не распространялся об этом. Мало ли… Недоброжелатели и завистники встречаются во все времена. Многих талантливых и предприимчивых людей погубила обычная зависть. Не прав был Булгаков. Не лесть и трусость — самые дурные пороки, а зависть. Павел всегда считал себя талантливым и предприимчивым. Наверное, коллекционирование, как и другие таланты, передается по наследству. Бабушка, его любимая бабушка, этакий божий одуванчик, всегда одетая в черное, как богомолка, с неизменным платком на голове, скрывавшим перманент, делавший ее волосы похожими на шерсть барашка, собирала иконы. В его семье смеялись: ей сам Бог велел… Она жила неподалеку от действующего монастыря Святой Параскевы, к которому тянулись паломники со всех концов России. Надо отдать должное ее наивности, старушка никогда не считала, что вынос икон из хранилища, где их готовили для реставрации, назывался воровством. Женщина рассуждала по-другому: в советское время людям не до религии. Будут ли обновлены памятники древности — еще неизвестно. Во всяком случае, у нее они сохранятся лучше. Постепенно кованый сундучок тихой пожилой женщины наполнился дорогими образами. Ее увлечение передалось дочери, маме Павла Елене. Несмотря на то что ее супруг Сергей работал в Индии и неплохо зарабатывал, вовсю стараясь, чтобы молодая жена ни в чем себе не отказывала, Елена рьяно взялась за пополнение коллекции. Набив кошелек деньгами, присланными заботливым супругом, она ездила по деревням и селам и скупала старые иконы буквально за бесценок. Было время, когда любой сельский житель отдавал образа за гроши. Слезы и вздохи бедняг, перебивавшихся с хлеба на квас, никогда не смущали женщину. Если ты не умеешь жить на широкую ногу, тогда расставайся с дорогими вещами. Выживает сильнейший и умнейший — и ничего не попишешь. Свои поездки мать Павла держала в тайне. Ни одна подруга не знала, зачем Елена внезапно срывалась с места и отправлялась в длительные поездки. Впрочем, кому какое дело, черт возьми? Неужели надо перед всеми отчитываться?
— Я собираю лишь старые открытки, — шутила женщина на досуге, отвечая особо любопытным на вопрос о своем хобби. Даже муж не подозревал, что вложения жены обеспечили им кругленькое состояние.
— Ну, Сереже ты можешь сказать, — корила ее мама.
Елена лишь усмехалась:
— Сама почему деду не говорила? Мой промысел — это мне и Пашке на черный день. Вдруг еще пригодится? Жизнь, мама, такая сложная. Никто не знает, что будет завтра.
Старушка пожурила дочь за такие слова: «Накаркаешь!» — и словно в воду глядела. Сергея свалил инфаркт.
— Теперь продашь иконки? Чай, не привыкла к скромной жизни, — пилила Елену мать.
— Еще чего! Пашку я прокормлю.
И прокормила. Отец после тяжелой болезни так и не оправился, ушел на тот свет сравнительно рано, Царствие ему Небесное. Мать пережила его на десять лет, за несколько месяцев сгорела от рака. И не позволила ему продать хотя бы одну иконку! Вот это любовь к сыну! Впрочем, возможно, она понимала, что никакие деньги уже не помогут. Врачи вынесли вердикт, и он не подлежал обжалованию. За несколько дней до смерти она попросила сына сесть рядом (женщина уже не поднималась сама, только при помощи сиделки). Он исполнил ее просьбу с неохотой. Нет, не то чтобы Завьялов не любил мать, просто видеть ее в таком состоянии было выше его сил. И этот запах… Запах смерти… И безжизненная маска на лице, о которой он неоднократно читал. Нет, ей не суждено подняться… Все надежды на ее выздоровление рухнули в одночасье. А ведь еще вчера… Впрочем, вчера вряд ли она выглядела лучше. Это он, ее сын, старался не смотреть на нее, чтобы не погружаться в горестные мысли. Женщина понимающе улыбнулась, взглянув на сыночка:
— Паша, скоро я тебя оставлю, очень скоро, поверь мне…
Он старался что-то говорить, что-то ободряющее, но у него плохо получалось, и она закрыла ему рот ладонью, такой горячей, что Павел поморщился.
— Хочу открыть тебе одну тайну. Ты богатый человек.
Срывающимся шепотом, чтобы не услышала сиделка, которая могла подпирать дверь, хотя ее деликатно попросили выйти, она рассказала ему об иконах.
— Живи, пользуйся потихоньку.
Так Павел узнал о хобби своей семьи и не раз с благодарностью думал о покойной. Мать — молодец, выложила все в положенный срок и посоветовала не высовываться. Он не высовывался, и правильно делал. Правда, приходилось изображать добропорядочного гражданина среднего достатка, но это у него неплохо получалось. А еще подпольное богатство помешало ему создать нормальную семью (у него было двое детей — сын и дочь от любовниц, которых и гражданскими женами назвать нельзя, они с ним и не жили вовсе, так, встречались где придется. И вещи в особняке вовсе не их, а для других целей). Почему помешало? Да потому что он ни с кем не хотел делиться семейными реликвиями. Даже самая лучшая женщина в мире, по его мнению, не заслуживала, чтобы на нее пошла хоть копейка, полученная от продажи икон. Сам он не удержался и сбыл одну, чтобы иметь деньги на безбедную жизнь хотя бы на первое время. Павел и не ожидал, что бабок хватит еще и на открытие бизнеса. Фирма по закупкам продтоваров не процветала (хотя Завьялов считал, что имел коммерческую жилку), однако денег хватало, потому что ему в голову пришла еще одна идея, как можно заработать, и остальные иконы остались в его музее, не выставлялись на аукцион. Да, да, именно в его музее и именно подпольном — специально оборудованном бункере под его подмосковным особняком. Павел с юности мечтал создать что-то вроде частной Третьяковской галереи. Пусть в одной комнате красуются иконы, а в других — произведения искусства по векам и странам. И это у него получилось. Да, да, получилось, хотя и заняло десятилетие. Иногда он думал: как идет процесс у его коллег? Ведь не один он такой на белом свете! Правоохранительным органам известно: каждый год из музеев и коллекций мира исчезают уникальные произведения живописи, скульптуры, иконописи, антикварные изделия на сумму — страшно подумать — примерно в два миллиарда долларов. Ясное дело, похищенные шедевры уплывают в руки частных коллекционеров — тех, которые готовы рискнуть, чтобы любоваться ими в одиночку, как Завьялов. Огромное количество краденых полотен и скульптур замуровано в бронированных сейфах или мирно покоится в специально оборудованных комнатах, о которых не ведает ни одна живая душа, кроме их хозяев.
