Глава 17
Наши дни. Тульская область
Ровно через час в комнату Завьялова постучал Прохоров и сообщил, что у него важные сведения. Босс не ошибался: гости действительно пришли не просто так. Такие просто так не ходят.
— Да вы сами посмотрите. — Поколдовав у компьютера, Петр встал, освобождая место для босса. Перед глазами Завьялова возникла газетная статья. Фотография Жанны (надо же, не обманула, представилась своим настоящим именем) занимала полполосы. Эмоциональная журналистка в красках расписывала, как учительница биологии создала преступную шайку. Занимаясь репетиторством со своими учениками, она присматривала квартиры побогаче, выясняла, когда никого не будет дома, и со своими подельниками обчищала несчастных до нитки. Однажды ей просто не повезло: дома оказалась старушка… В настоящее время Жанну Комлеву разыскивал Интерпол, потому что, по последним данным, она обитала где-то за границей. Второй гость, Андрей Ломакин, тоже успел наследить. Талантливый инженер-электронщик специализировался на вскрытии сейфов, и Интерпол интересовался им не меньше, чем Жанной. Павел стукнул кулаком по компьютерному столику так сильно, что клацнула клавиатура.
— Все же они здесь не случайно, — буркнул он. — Интересно, за каким экспонатом они пожаловали? Что ж, я им предложу свое гостеприимство еще на один день, покажу им музей. А потом… мой дорогой, мы ничего не будем отменять, потому что вопрос с дичью уже решен.
Петр ехидно улыбнулся:
— Прекрасно, мне не придется рыскать по лесам.
— Распорядись, чтобы приготовили вкусный завтрак. — Завьялов зевнул. — Поверь, мне ужасно жалко женщину, она чертовски красива и, судя по всему, не глупа. Но когда дамы ввязываются в мужские игры, к ним относятся как к мужикам. — Он взглянул на старинные часы, висевшие на стене. — Думаю, наши гости недолго будут дремать, особенно этот Ломакин. Ему понадобится изучить обстановку, так что он поднимется с рассветом, если уже не поднялся. Будь начеку, но ничем не выдавай своего присутствия.
— Есть. — Прохоров шутливо козырнул.
Глава 18
1552 год. Тула
Дворянин Григорий Тюжев, преданно служивший царю в коннице Ивана Грозного, после сражения с войском Девлет Гирея вернулся в свой просторный терем, стоявший на небольшом возвышении и украшенный причудливой резьбой. В правой руке он сжимал большой сверток, и голубые глаза его скорее приятного, чем красивого лица, с короткой бородой, немного темнее волос, оттенявшей рот с пухлыми губами, искрились радостью. Светлый солнечный день казался еще светлее. Двадцатипятилетний воин радовался не только победе, хотя и ей, несомненно, стоило порадоваться. Царские воины не только прогнали хана, но и захватили богатую добычу. Покидая в спешке вотчину Ивана IV, татары бросали телеги с добром, как привезенным из Крыма, так и награбленным по пути, выносливых лошадей и даже верблюдов. Об этих горделивых животных с причудливыми горбами на спине Тюжев раньше только слышал, теперь же представился случай увидеть их воочию. Русские конники взяли их, нагруженных тюками, под уздцы и повели в город. Тюжеву тоже кое-что перепало. Окинув поле сражения оценивающим взглядом, Григорий повернулся, чтобы идти назад, но внезапно споткнулся о что-то лежавшее на земле и увидел саблю, покрытую слоем сероватой пыли. Она показалась ему очень большой. Нагнувшись, конник поднял ее, ощутив тяжесть, и вытащил из ножен. Под яркими лучами солнца кровью сверкнули рубины, заискрились бриллианты, зеленью заиграли изумруды.
— О, диво-то какое, — крякнул Тюжев и, найдя на одной из телег рогожу, завернул дорогую находку, решив никому о ней не рассказывать. Другие воины могли заставить его отдать саблю царю, как поступали с наиболее богатой добычей, а Григорий не хотел этого делать. Палаты Ивана IV ломятся от всякого добра, а он ютится с женой и тремя детьми в просторном, но небольшом тереме. Многие считали, что военные люди получают неплохое жалованье — до семи тысяч рублей в год, но не ведали, что такие цифры значились только на бумаге. В казне не хватало денег, и Григорию платили чуть ли не вчетверо меньше. Заветных сто пятьдесят десятин земли он тоже еще не получил. Если прибавить к этому вооружение за счет воина, картина вырисовывалась неприглядная. Драгоценная сабля обещала решить все его проблемы. Купцы наверняка дадут за нее хорошую цену. А потом… Когда в горнице раздались торопливые шаги, Тюжев быстро спрятал саблю в одном из сундуков.
— Вернулся, сокол мой ясный! — Его жена Марфа, высокая, статная, черноволосая, с большими карими глазами, одетая в красный летник с длинными колоколообразными широкими рукавами, свободно свисавшими до пола, украшенными треугольными кусочками красного бархата и расшитыми жемчугом, шла к нему, улыбаясь. На ее голове красовалась кика — обтянутый тканью обруч в форме полумесяца. — Дай я обниму тебя, мой желанный.
Григорий крепко прижал жену к груди и деловито поинтересовался:
— Дети как?
— Деточки наши отца ждут. — Раскрасневшись от радости, как маковый цвет, она гладила его по светлым, пшеничным волосам. — Ждут, родимый, когда ты их приголубишь. А вот и они, непоседы.
В комнату вбежали девочка и мальчик — погодки, беленькие, голубоглазые, чистенькие — любо-дорого смотреть. Полная кормилица с пышной грудью несла полугодовалого розовощекого малыша. Дети радостно бросились к Григорию:
— Батюшка!
Мальчик крепко вцепился в его колени, дочь просилась на руки.
— Ой, какие вы! — Григорий сгреб в охапку старших и закружил их по комнате. — Чай, без меня баловались?
Девочка покраснела, а сын ответил деловито, по-мужски:
— Не очень, батюшка. Матушку слушались.
— Молодцы! — Отец спустил их с рук, взял у кормилицы младшего: — Иванушка подрос, пока меня не было.
Марфа прижалась к сильному мускулистому плечу мужа:
— Соколик мой, пойдем обедать. Палашка стол накрыла.
Тюжев не возражал. Обняв жену, он прошел с ней в другую горницу, посередине которой стоял дубовый стол, накрытый белой скатертью. Девки-служанки несли подносы с угощением: жареную птицу, рыбу, соленые грибы, капусту, пироги с разной начинкой, мед. Григорий с удовольствием вдохнул вкусные запахи и подумал, как хорошо дома. Он устало опустился на лавку. Марфа примостилась рядом, дети затеяли какую-то игру на персидском ковре.
— Кушай, мой родимый. — Жена клала в его блюдо самые вкусные куски, подливала мед и квас. Тюжев, истосковавшийся по таким яствам, ел с жадностью, в бороде и усах застревали крошки хлеба, капли пролившегося кваса пачкали белую скатерть. Марфа ничего не ела — от волнения не шел кусок в горло — лишь смотрела на любимого и гладила его плечо. Когда Григорий насытился, вытерев усы, жена лукаво подмигнула ему:
— Теперь в опочивальню? Устал, поди, с дороги?
— Нет, любимая, — Тюжев поднялся, разминая затекшие ноги, — не сейчас. Отлучиться мне надо. Одному человеку обещал… Ты дождись меня. Я постараюсь быстро управиться.
