Длинные ресницы жены затрепетали, алые губы дрогнули, но она ничем не показала своего удивления, лишь грустно промолвила:
— Надо так надо. Засветло вернешься?
— Я же сказал — постараюсь быстро управиться. — Тюжев знал, что Марфа, воспитанная на Домострое, никогда не спросит, куда идет муж и чем собирается заняться. Захочет — сам скажет.
Григорий, незаметно для жены вытащивший завернутую саблю из сундука, вышел из дома, сопровождаемый нежным взглядом женщины, и направился к рынку. Путь его лежал мимо крестьянских домов, небольших, с земляными полами и печкой посередине, топившимися по-черному: дым клубами поднимался к крыше и выходил наружу через специальное отверстие. Маленькие окна были затянуты бычьим пузырем. Он знал, что порой в крошечном жилище умещаются человек двадцать, и удивлялся терпеливости народа. Пройдя по узким улочкам, пахнувшим помоями, он вышел в степь, где раскинулся небольшой городской рынок. Крестьяне, имевшие огород возле своего домишки, были главными поставщиками товаров — надо же как-то платить налог. Чуть поодаль разместились бородатые купцы, громко расхваливая меха, шубы, платки и кухонную утварь. Тюжев обошел торговые ряды, внимательно вглядываясь в лицо каждого купца, и повернул обратно. Все они показались ему хитроватыми, плутоватыми и ненадежными. Как таким доверить драгоценное оружие? Что ж, придется попытать счастья в другой раз (сабля есть не просит). Григорий повернул обратно, но какая-то сила развернула его и, словно подталкивая, погнала в поле. Повинуясь ей, Тюжев быстро зашагал туда, где еще недавно располагался татарский стан. В поле, топча пожухлую траву, толпились люди, убирая трупы (некоторым вороны уже выклевали глаза). Задыхаясь от смрада, Григорий продолжал идти вперед, спотыкаясь о камни, но не останавливаясь. Он и сам не знал, куда идет и зачем. Иногда царский конник пытался повернуть обратно, но та же неведомая сила не давала ему это сделать и гнала вперед. Так он шел часа два, пока ноги не привели его к месту, где он отыскал сверток с оружием. Треснула котомка, которую он всегда считал прочной — из толстой холстины, и сабля упала на землю, будто приросла к ней. Тюжеву потребовалось немалое усилие, чтобы оторвать ее от земли и сунуть за пояс. Но непокорное оружие никак не хотело подчиняться: оно снова оказалось на земле. Чертыхаясь, Григорий схватил ее и побежал назад. Ему казалось, что бесовская сила встала стеной, чтобы помешать ему вернуться. Внезапно задул ветер, валя его с ног, вырывая из рук саблю, но он, прикрывая ладонью лицо от летевшей в глаза пыли и мелких камней, упрямо продолжал двигаться, с ужасом сознавая, что почти топчется на месте.
— Эй, Гришка, ты, что ли? — послышался грубый голос, и Тюжев, обернувшись, увидел телегу, запряженную ухоженной лошадью. В телеге на коровьей шкуре сидел здоровенный детина лет тридцати, с черной густой бородой и такой же густой смоляной шевелюрой. Тюжев узнал купца Василия, у которого уже несколько лет покупал персидские ковры. Василию, по его мнению, тоже нельзя было доверять: малый любил выпить, много говорил и славился своей безалаберностью. Григорий сунул саблю под рубашку и улыбнулся:
— Здравствуй, Василий. Куда путь держишь?
— В город, вот, привез кое-что по мелочи. — Черные глаза буравили Тюжева, казалось, проникали под одежду. — А ты-то что тут делаешь? Далековато от Тулы.
— О сражении слышал? — поинтересовался Григорий, вытирая серые от пыли губы. — Вот вернулся сюда. Показалось, утирку потерял.
Василий захохотал так, что вороная кобыла дрогнула и тревожно покосилась на него красноватым глазом.
— Ой, уморил! — Он скалил ровные белые зубы. — Утирка ему нужна! Ну чисто ребенок! Нашел утирку-то?
— Нет, — покачал головой Тюжев. — Дорога она мне, понимаешь? Марфа вышивала.
— Да твоя Марфа еще с десяток тебе таких сделает! — Купец перестал хохотать и пристально посмотрел на воина. — Может, другое искал? Хан, говорят, богатую добычу оставил. Ежели что знаешь — ты скажи. Вместе искать сподручней.
— Что хан оставил, давно в казне царя, — отмахнулся Григорий. — Ежели ты в город, подвезешь меня?
— А садись! — Черные глаза продолжали жечь, будто огнем. Тюжев чувствовал, что Василий ему не верит, и сильнее сжал саблю под мышкой. Только бы она не вывалилась, только бы проклятый купец ее не заметил!
Григорий вспомнил, что Василий любил говорить о себе, и перевел разговор на товары, которые купец возил в Тулу. Спутник сразу оживился, достал из мешка пару платков и потряс ими перед лицом Тюжева.
— Шелк, чистый шелк! — Он причмокнул красными, как кровь, губами. — Возьми своей Марфе. Спасибо мне скажешь.
Григорий осведомился о цене, поторговался для порядка (Василий любил, когда с ним торгуются) и получил два платка, завернутых в плотную бумагу.
— Посмотрим, принесет ли мне удачу твоя покупка. — Василий заботливо похлопал по мешку с товаром.
Тюжев пожал плечами. Уже подъезжая к городу, он подумал, что бесовский ветер давно стих, сабля не оттягивала руку, не просилась вниз. Может быть, это ему показалось?
— Смотри, кто идет! — Василий, словно ураган, ворвался в его мысли. — Ух, жалко, народу здесь мало. Люблю смотреть, как гоняют, чертяку.
Григорий увидел сгорбленную женщину с длинными седыми волосами, семенившую по тропинке, выходившей из леса, и узнал в ней колдунью, жившую на лесном болоте. Никто не мог сказать, когда она пришла в их места: все привыкли, захаживая в лес за ягодами и грибами, видеть ее покосившуюся, почерневшую от времени и дождей избушку. Марфа поражалась живучести этой женщины. Все стихийные бедствия горожане списывали на ее колдовство и, вооружившись палками, шли убивать ведьму. Старуха знала лес как свои пять пальцев и, предчувствуя охоту, забиралась в самую глушь, отсиживалась в нехоженых местах. В результате за все время ей удавалось ускользнуть от расправы. Разгневанные туляки жгли ведьмину избушку, однако старуха с завидным упорством возвращалась обратно и возводила заново свое нехитрое жилище. Странно, что, боясь и ненавидя колдунью, жители тайком бегали к ней за приворотным зельем и травой для лечения болезней, но опять шли убивать ее, как только выпадал град, сильный дождь, грозивший посевам, или наступала засуха, сжигавшая урожай, как пламя — ведьмину избушку. В спокойные дни колдунья выбиралась в город, чтобы купить еду и что-то для хозяйства, и горожане не трогали ее, лишь указывали детям на сгорбленную фигуру, обещая отправить их к старухе, если они будут плохо себя вести.
— Эй, ведьма! — заорал Василий и захохотал. — Куда собралась, чертова дочь?
Старуха вскинула гордую голову, и ее глаза — синие бездонные озерца — молодо блеснули.
— А ты, никак, свататься ко мне? — спросила она и усмехнулась задорно, молодо.
Василий засмеялся в ответ:
— Да зачем мне такая старая баба-яга? Я себе помоложе найду.
