Вспомнив о своих злоключениях, Андрей, до крови закусив губу, ударил кулаком по мягкой кровати и, уткнувшись лицом в подушку, завыл, как загнанный волк.
Глава 28
1560 год. Москва
Григорий Тюжев продолжал верно служить царю и растить детей. Смерть обходила его стороной, копья и стрелы щадили, со свистом пролетая мимо. Бывали мгновения, когда храбрый боец уже прощался с жизнью, сетовал, что никогда не увидит прекрасную Марфу и малых детушек, но Бог каждый раз его миловал, и он с победой возвращался домой. Однажды, когда он сидел в горнице, отдыхая после очередного похода, к нему вбежала взволнованная Марфа.
— Там, к тебе, Гриша, какие-то люди, — задыхаясь, проговорила она. — Не дай Бог, опять на войну зовут.
— Что ты мелешь? — рассердился Тюжев. — Не ведомо мне ничего про войну. Вечно вы, бабы, смуту затеете. Зови их сюда.
Он узнал ратников Ивана IV, с которыми не раз воевал бок о бок.
— Дело какое ко мне, служивые? — с доброй улыбкой обратился он к ним. Но лица его боевых товарищей словно окаменели.
— Царь тебя требует, — сказал ему высокий белокурый парень. — Говорит, быстрее. Зачем — то нам неведомо.
Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Марфа, прислонившаяся к дверному косяку, побледнела. Кивнув жене, будто успокаивая, Григорий поднялся с лавки и направился к воротам. Он старался прогнать растущее беспокойство, но оно никуда не уходило, пчелиным роем гнездилось в нем. Как и всякий человек, он слышал о причудах царя, но считал, что это его не касается. Он служит верой и правдой. Тюжев влез на коня, привязанного к частоколу, и поскакал вслед за ратниками. Дорогой он заметил, что двое из них будто отстали, оказавшись за его спиной, и на смену беспокойству пришел холодный страх. Они боялись, что Тюжев сбежит! Что же на самом деле произошло? Похоже, царь гневался на верного воина. Но за что?
Дорога до Москвы заняла несколько суток. Воины останавливались в деревнях, поили коней, спали на сеновалах. С Тюжевым они почти не разговаривали, и он постепенно укреплялся в мысли, что царь сердится на него. Григорий пытался себя успокоить: да, Иван IV любил казнить, но любил и миловать. Если кто-то навел на него поклеп, государь обязательно разберется и отпустит его домой.
К концу третьего дня воины приехали в царскую резиденцию на Воробьевых горах. Тюжев впервые видел усадьбу, огороженную высокими заборами, в которую вели большие, пестро расписанные ворота. Царские хоромы — обширная постройка, крытая тесом, с многочисленными башенками — выглядела довольно солидно; переходы окружали перила из точеных балясин, многочисленные окна блестели стеклянными и слюдяными оконницами. Стражники пропустили воинов внутрь здания, где стены были обиты красным сукном, а по углам висели иконы в богато украшенных окладах. Заходя в дом, Григорий успел заметить обширное хозяйство: бани, ледники, погреба, житницы, скотный и конюшенный дворы, зеленую березовую рощу, заменявшую парк, и множество сновавших, как муравьи, дворовых людей. Он слышал, что царь любил этот дворец: именно здесь во время пожара в Москве в 1547 году укрылся с домочадцами и боярами. Его провели в просторную палату, где восседал на троне сам Иван Васильевич. Тюжев бросился к его ногам, но царь жестом приказал встать. Лицо его было мрачно, нос заострился, морщины резче выделялись на желтоватой коже.
— Что же ты, смерд поганый, — начал он грозно, — государя своего обкрадываешь?
Григорию стало не по себе, ноги обмякли, руки, как плети, повисли вдоль тела, язык словно распух и не помещался во рту. Он еле проговорил, запинаясь:
— Видит Бог, великий царь, никогда я тебя не обманывал.
— Ты и сейчас мне лжешь. — Глаза Ивана засверкали гневом. — Отвечай, собака, что искал на поле сражения за городом?
— К-какого сражения? — пролепетал Тюжев.
— Тульского сражения, восемь лет назад. — Лицо царя будто окаменело. — Видели тебя там. Говори, что делал.
Тюжев вспомнил тот день, когда безуспешно пытался вернуть саблю на место. Боже, сколько воды утекло с тех пор! Почему же только сейчас царю стало об этом известно? Да полно, знает ли он о сабле все или лишь предполагает, что этот трофей должен быть у него, Тюжева? Откуда ему вообще о сем известно?
Григорий собрался с духом и твердо ответил:
— Великий государь, изволь рассказать мне, о чем знать хочешь. Потерял я тогда в сражении свою утирку, Марфушкой вышитую. Дорога она была мне, понимаешь? Вот и возвратился за ней.
— Брешешь, собака! — Иван Васильевич ударил посохом по полу. — Брешешь! Не за утиркой проклятой ты прискакал, а за печатью ханской. Где она? Куда ты ее дел?
Тюжев перекрестился:
— Вот те крест, государь. Никакую ханскую печать я не находил. Не веришь — спроси своих людей. Они до моего прихода там рыскали.
— О чем же тогда говорила колдунья твоей жене? — Царь сдвинул мохнатые брови. — Какую чужую вещь ты взял, поганец? Отвечай, Гришка, не бери грех на душу.
Тюжев несколько секунд помолчал, как бы обдумывая, как лучше поступить, и, решив сказать правду (все равно царю все ведомо, вон про колдунью кто-то сообщил), выпалил:
— Не печать я нашел ханскую, а саблю Девлет Гирея. Каюсь, лукавый меня попутал: хотел купцам продать. Только детушки мои заболели, и колдунья сказала, чтобы я ее на место вернул: дескать, проклятая она, несчастья принесет всем, кроме своего настоящего хозяина.
— Куда ты ее дел? — На Ивана Васильевича было страшно смотреть. Он еле сдерживался, чтобы не ударить посохом своего нерадивого холопа. Если бы Тюжев сразу принес ему саблю (черт с ней, что заколдованная, он ни Бога, ни черта не боится), Девлет Гирей сделался бы послушным, как ягненок. И владеть ему тогда Крымским царством! Впрочем, может быть, еще не все потеряно? — Где она? — повторил царь, видя замешательство Григория.
Тот снова бросился к его ногам:
— Не вели казнить, царь! Решил я ее на место вернуть, ну, туда, где нашел. Дорогой привязался ко мне Василий-купец. Ударил он меня камнем по голове, а саблю украл. Видит Бог, не ведаю, где она сейчас.
— Значит, Василий-купец. — Иван Васильевич щелкнул пальцами, призывая царедворцев и воевод. Как только они столпились возле трона, он поднял посох, приказывая замолчать, и бросил, четко выговаривая каждое слово: — Всем приказываю отыскать Василия-купца. Не печать забыл Гирей в земле нашей — саблю заговоренную. Вот поэтому он, собака, и устраивает набеги, считай, каждый год. Кто найдет купца этого треклятого и саблю, получит поистине царскую награду.
И полетели его вороны искать добычу, рассеялись по городам и в чистом поле.
— Дозволь и мне Василия отыскать, — обратился к нему Григорий. — Знаю, с кем он дружбу водил. И хотя с тех пор я его не видел, может, другие купцы о нем что-то слышали.
