Ройтман поманил ее рукой, и по белым мраморным ступеням они прошли в дом, на террасу.
— Твоя комната будет на третьем этаже, — сказал он. — С балконом. С него, между прочим, открывается великолепный вид на Босфор. Ты была на Босфоре?
Женщина покачала головой:
— Не имела возможности. Вам прекрасно известно, в каких местах Турции мне посчастливилось, — она сделала акцент на этом слове, — побывать.
Толстяк усмехнулся, бережно взял ее за локоть и по ковровой дорожке повел на третий этаж. Жанна обратила внимание на позолоченные перила, картины в больших рамах, украшавшие стены, и мраморные статуи. Внутри резиденция Ройтмана чем-то напоминала Эрмитаж. Такая же лепка и произведения искусства. Может быть, дорогой архитектор и получил заказ — сделать интерьер, как в Эрмитаже? У богатых свои причуды.
— Нравится? — Хозяин открыл одну из дверей в длинном широком коридоре и провел туда гостью. — Видишь, какой контраст? Внутри, в коридоре, — Зимний дворец, а в твоей комнате — современность.
Эта современность была Жанне больше по сердцу. Вся комната была сделана в розовых тонах: розовые стены, розовое стекло на огромной люстре, розовый светильник над двуспальной кроватью, обычной кроватью, вовсе не в стиле Людовика XIV. Огромная плазменная панель матово светила со стены. Сквозь розовые портьеры пробивался солнечный свет. На круглом столике, к ее удивлению, лежала Библия.
— Люблю почитать эту книгу, — признался хозяин. — В ней можно найти ответы на многие вопросы. И вообще каждый образованный человек должен ее знать. Почитай перед сном, полезно.
— Если я найду в ней ответ на вопрос: «что вам от меня понадобилось», я действительно сочту чтение полезным, — усмехнулась Жанна.
— Зря ты богохульствуешь, — прервал ее хозяин. — В твоем положении нужно сходить в церковь и покаяться.
— Не могу ничем парировать, ибо вас совсем не знаю, — в тон ему ответила женщина. — Итак, может быть, скажете, зачем привели меня сюда? Неужели мы будем изображать Сулеймана и Роксолану?
Ройтман захохотал так громко, что спугнул какую-то маленькую серую птичку, которая черным глазком-бусинкой посматривала в окно.
— А ты не лишена чувства юмора, — задыхаясь, проговорил он. — Мне это нравится.
— Но вы привели меня сюда не для того, чтобы я вас веселила, — буркнула молодая женщина. Он поднял короткие толстые руки.
— Ладно, сдаюсь. Ты права, прелестная незнакомка. Чем скорее мы поговорим, тем будет лучше для всех. Приведи себя в порядок, моя милая, я знаю, что твой гардероб остался в борделе, и поэтому обо всем позаботился. Если не угадал с размером — извини. Видишь, в стену встроен шкаф? Там ты найдешь все необходимое. Эта дверца — в ванную комнату. Я тебя покидаю, встретимся на террасе за чаем.
Он ушел, а Жанна бросилась к шкафу, удивляясь, что злоключения не истребили в ней любовь к шмоткам. Надо сказать, Ройтман не пожалел денег. Это была не дешевая одежда, которой ее снабдили в борделе. Надев хлопковое белое платье с золотыми пуговками и посмотрев на себя в зеркало, женщина ахнула. Ройтман угадал ее размер. Кроме платья, на вешалках обнаружились: брючный костюм, пара юбок, несколько симпатичных кофточек и голубые джинсы. Внизу стояла обувь — от босоножек до сапог.
— Ничего не понимаю, — сообщила Жанна своему отражению в огромном зеркале. — Впрочем, убивать он меня не собирается, на маньяка тоже не похож. Если ему требуется содержанка вроде меня, не возражаю. Мне тут нравится.
Глава 3
1530 год. Крым
Девлет Гирей вспоминал поездку в Стамбул как что-то иллюзорное, происходившее не с ним. Слезы матери, непреклонный характер отчима, прощальный взгляд любимой наложницы отца Мириам, прекрасной полонянки из славянских земель, оказывавшей мальчику знаки внимания и пробудившей что-то похожее на интерес, влечение к женщине, а потом долгое и нудное путешествие по морю, которое он увидел первый раз в жизни. Увидел и поразился его изменчивости. В первый день плавания оно, изумрудное, спокойное, как вода в бассейне дворца, ласково омывало корабль, но наутро вспенилось, словно на что-то разозлившись, и швыряло корабль, как утлую лодчонку. Девлет лежал на кровати и боялся приподнять голову — его тошнило. Сопровождавший мальчика евнух постоянно спал, не особенно наблюдая за воспитанником, или бежал на палубу и сгибался пополам, сотрясаясь в спазмах рвоты. И лишь матросы, с ловкостью обезьян лазавшие по канатам, были спокойны, просто делали свое дело, и если Девлету удавалось поймать взгляд одного из этих смуглых просмоленных людей, они подмигивали ему и продолжали выполнять окрики капитана, самого главного на корабле, решительностью напоминавшего отчима. Девлет не думал о том, что Саадет Гирей от него избавился, — у мальчика не возникало таких мыслей. Он считал: так надо, воину-отчиму виднее, вероятно, там, в Стамбуле, его научат мастерски владеть оружием и скакать на лошади, составляя с ней единое целое. Он с нетерпением ждал, когда корабль причалит и окончится это утомительное плавание, и вот они прибыли в Стамбул, бросив якорь в бухте Золотой Рог, и слуги Сулеймана Великолепного, явившись за мальчиком в золоченой карете, повезли его во дворец. То, что увидел Девлет, поразило его. Мальчик всегда считал дворец, построенный в Бахчисарае его дедом, Менгли Гиреем, самым красивым местом на земле, но понял, что ошибался. Дворец Сулеймана Великолепного поистине был маленьким сказочным городком в большом городе. Огромные просторные покои, персидские ковры, изумительный сад, в котором можно было затеряться, как в лесу… Экзотические растения, издававшие умопомрачительный аромат… Фонтаны, озерца с прекрасными розовыми фламинго и другими птицами. Очарованный красотой и великолепием, Девлет не то чтобы забыл о слезах бедной матери — нет, при мысли о ней его сердце сжималось, — но боль разлуки притупилась. Великий султан, сразу взявший на себя заботу о маленьком двоюродном брате, на второй день пребывания Девлета в Стамбуле пригласил его к себе. Ступив в огромный зал, подросток почувствовал, как трясутся колени. Сулейман восседал на троне, гордый, величественный, грациозный, несмотря на полноту, с длинной для мужчины шеей и тонким орлиным носом. Подойдя к трону, ребенок опустился на ковер, благоговея перед султаном, но тот пухлой рукой приказал подняться, и визирь, облаченный в кафтан и шаровары, помог Девлету.
— Значит, вот ты какой, потомок Мубарека Гирея и мой двоюродный брат, — задумчиво проговорил Сулейман. — Знавал я твоего отца и твоего деда. Он просил кое-что тебе передать. Почему именно тебе — не знаю. Должно быть, выделял тебя из всех внуков.
— Он покинул этот мир, когда я был совсем маленьким, — робко сказал Девлет. — Я почти не помню деда.
Сулейман откинулся на мягкую парчовую спинку трона.
— О, это был великий человек, настоящий воин, и ты станешь таким же! — Он тяжело вздохнул и провел холеной белой рукой по одутловатому лицу. — Ислям, принеси ему то, что для него приготовлено.
Молчаливый визирь с лицом, изрезанным морщинами, с белой, как снег, бородой, поклонился владыке, торопливо направился к выходу и минут через пять возвратился со свертком, завернутым в парчу.
