Лицо посла омрачилось, сквозь смуглоту проступила бледность.
— Сомневаюсь, что хан останется доволен твоими ответами, — ответил он развязно. — Новой войны не боишься? В другой раз мой великий господин сам на твой трон сядет.
— А это мы еще посмотрим. — Иван Васильевич ударил посохом, желая показать, что переговоры окончены. Татарин оскалился на прощание, однако царь не повел и бровью. Когда за ним закрылись двери, молодой щеголь Борис Годунов, недавно приближенный к царю и очень им уважаемый, молвил, поклонившись:
— Не понравятся, государь, твои речи Девлет Гирею. Как бы не пошел на нас снова.
— А ты боишься? — Узкие серые глаза царя озорно блеснули.
— Считаешь, готовы мы снова такой бой принять? — спросил Григорий Бельский, прозванный Малютой Скуратовым.
— Поглядим, — уклончиво ответил царь. — Ты, Григорий, вот что. Подумал я тут и решил, что разбил нас супостат благодаря опричнине.
Воеводы, как по команде, посмотрели на Григория, одного из главных опричников. Молодой Борис в который раз подумал, что внешне Бельский ужасен так же, как и внутри: низкий и сжатый лоб, волосы, начинающиеся почти над бровями, несоразмерно развитые скулы и челюсти, череп несуразной формы, впалые уши, неопределенного цвета глаза, никогда не смотревшие прямо на человека. При взгляде на Малюту многим казалось, что этот человек ничего не чувствует, не способен любить и страдать. Поступки Скуратова — Бельского говорили о том, что он упивается казнями, радуется мучениям. Его ненавидели и боялись все, кроме Ивана Васильевича, любившего и дорожившего им, своим верным слугой.
— Решил я с опричниной покончить, — твердо сказал Иван Васильевич. — И поручаю это тебе, Григорий. Не оправдали опричники моего доверия, трусами оказались. Ненавижу храбрецов, которые с безоружными борются. Ты разберись с ними. Казни, кого сочтешь нужным.
Малюта потупил взор. «Нашел виноватых, — пронеслось у него в голове. — Теперь хочешь, чтобы я смерти предал тех, кто еще недавно служил тебе верой и правдой».
Эта мысль никак не отразилась на его лице.
Царь отдал еще несколько приказаний, касавшихся войска, и распустил совет, зная, что он запустил машину, которая закрутится, зашумит, давя собой всех, кто попадет под ее жернова. Так и случилось. Скуратов развернул бурную деятельность уже на следующий день. Многие знатные опричники лишились жизни, кто-то заплатил штраф. Сам же Иван тоже не терял время даром. Приказав составить подробное донесение о том, как Девлет Гирей беспрепятственно достиг Москвы и даже сжег ее, Иван решил обезопасить границы, расставив войска в тех местах, которые пересекал крымский хан. Позаботился он и о том, чтобы подготовить себе ходы к отступлению, укрепив Новгород, сделав его своей второй резиденцией и перевезя почти всю казну. Посчитав, что он достаточно обезопасил страну от нашествия, Иван IV согласился принять татарских послов. На этот раз он не облачался в баранью шубу и сермяжный кафтан, которые вот уже долгое время хранились бог весть где. Иван Васильевич восседал на троне в самой лучшей одежде, и на его пополневшем лице не было и тени растерянности и испуга. К нему полностью вернулись самообладание и уверенность.
— Мой господин спрашивает, как быть с Казанью и Астраханью, — звонко спросил узкоглазый татарин.
Царь слегка растянул в улыбке тонкие губы.
— Этот вопрос мы должны решить только с полномочным посольством, — ответил он уклончиво. — Такое мое разумение, что ты не можешь принимать в этом участие.
Татарин нервно сглотнул, но сдержался. Иван Васильевич прямо намекал, что считает его никем.
— Что мне передать моему господину? — буркнул он.
— Что простой обмен гонцами и грамотами мне не по сердцу, — отозвался Иван IV. — Пусть снарядит послов из Крыма, и с ними обговорим все касаемо Москвы и вашего ханства.
Гонец побагровел.
— Мой господин интересовался, не боишься ли ты новой войны, — прошелестел он. На его удивление Иван Васильевич воспринял это спокойно.
— Я боюсь войны не более, чем твой господин, — ответил он. — И советую ему напомнить, что я бы на его месте не надеялся, что землю нашу покорил; сабля сечет временем, а если станет часто сечь, то затупится, а иногда, бывает, и острие у нее изломается.
Гонец заскрипел зубами, но продолжал с плохо скрываемой злостью:
— Не пожелал ты вернуть моему господину печать его, пришли хотя бы две тысячи рублей на подарки его детям.
Царь откинулся на спинку трона и громко расхохотался:
— Передай своему господину, что недавно он писал мне: дескать, казна моя и богатство праху уподобились. Отчего ж посылает такие запросы? Скажи ему: было бы у меня не две тысячи, а двести рублей — отдал бы ему. Но и они пеплом стали. А что до печати его… Рад бы найти, да затерялась она в моей земле. Так и передай своему господину.
Гонец оскалился, показав мелкие, как у хорька, белые зубы.
— Вряд ли, царь, ответ твой придется по нраву моему господину.
— Это мне неведомо. — Иван Васильевич отвернулся, как бы желая показать, что переговоры окончены. Татарин с явным неудовольствием вышел из зала.
— Скажи, государь, ты действительно войны новой с татарвой не боишься? — спросил Малюта Скуратов, поглаживая окладистую бороду. — Девлет Гирей такого ответа не стерпит — погонит на нас свое войско.
Иван Васильевич улыбнулся, на этот раз широко, радостно, и его необычное лицо сделалось добрым, располагающим.
— А пусть попробуют, — проговорил он с задором и произнес сурово: — Военные советы собирать каждый день. Рассмотрим все входы и выходы, все места, откуда проклятые на нашу землю проползти могут. Устроим мобилизацию в войско, укрепим границы. Если каждый день войну ждать, то встречаешь ее уже по-другому. И ничего Девлет Гирей не сможет сделать. Дадим такой отпор, какого он и не видывал.
Глава 37
Наши дни. Тульская область
Пройдя около километра по сносной тропинке (ноги вязли в жиже, но воды не было), они наткнулись на большое болото, которое нельзя было обойти через лес.
— Жанна, бери палку, — крикнул ей Андрей, злясь, что еще далеко до рассвета. Преодолевать болота в темноте — занятие не только нелегкое, но и опасное. — Ступай только в мои следы. Умоляю тебя, никуда не сворачивай. Ступай мягко, без рывков и резких движений. Мы пойдем по кочкам около кустов. Видишь, оно заросло кустами. Возле них обычно твердый грунт. Ногу ставь на середину, всей ступней и плавно переноси тело без скачков, опираясь на шест.
Нащупав палкой твердую землю, он смело ступил на первую кочку. Жанна, боясь выронить фонарик, шла за ним, завороженно глядя, как следы заполняются черной водой. Эта вода будто скрывала какую-то тайну, но у молодой женщины не было желания ее разгадывать. Ломакин с неудовольствием заметил, что кочки становились выше. Идти по ним сложнее, это уже другая техника.
