— А я уже не знаю, что лучше. — Жанна слабо смахнула капли пота с мраморного лба. — Ладно, постараюсь пройти еще немного. Остается надежда, что нам попадется травница, которая залечит рану разными снадобьями.
Они пошли дальше, женщина опиралась на руку Андрея. Они упрямо продвигались вперед, несмотря ни на что, и лес покорился им, расступился, раздвинув лапы елей и сосен и обнажив поле, заросшее травой и ромашками. Метрах в трехстах виднелись деревянные домики, и Андрей радостно воскликнул:
— Мы спасены!
Жанна открыла полуслепые от боли глаза и заморгала:
— Да, как хорошо!
— Посиди здесь. — Ломакин пристроил ее на ромашковом поле. — Посторожи рюкзаки. Впрочем, их вряд ли кто-то заберет. А я тем временем сбегаю в деревню, отыщу какую-нибудь сердобольную бабулю, лучше дедулю, и мы с ним перенесем тебя в дом.
— Давай, я жду. — Жанна легла на рюкзаки, отбросив в сторону саблю, как ненужную вещь. — Наверное, от тебя все беды, — буркнула она, легко стукнув ее рукой. — Если бы не ты, меня бы не ранили. А теперь на Андрея свалилась еще и попутчица-инвалид.
Слабость наваливалась на нее, окутывала, как туман, и она закрыла глаза, уже не видя, как Ломакин бодро шел по ромашковому полю, добрел до первого дома, убедился, что он нежилой, потом отыскал второй, третий и, подняв кулаки к небу, громко и отчаянно закричал. Перед ним была брошенная деревня, такая же, какую они уже встречали в начале своего пути. Да, дома стояли, многие даже из камня, но возле них не было больше ни сада, ни огорода, а только дикорастущие травы и кустарник. Крыши даже кирпичных строений давно пришли в негодность. Чуть не плача, он пошел по деревне-призраку, стараясь, вопреки здравому смыслу, отыскать хоть одного жителя.
Глава 40
1572 год. Серпухов
Крымский хан сдержал слово. В начале июня 1572 года он со своей армией вышел из Перекопской крепости. Мысль о русском престоле и возвращении сабли не покидала его ни на минуту. На последнем военном совете Девлет Гирей разделил русские земли между своими вассалами (тому, дескать, княжить в Нижнем Новгороде, тому — во Владимире, другому — еще в каком-нибудь), обещал крымским купцам беспошлинную торговлю по Москве и по Волге, и все, воодушевленные, готовились к великому сражению. Хан не случайно выбрал для нападения начало летнего месяца. Разведчики донесли, что на Руси произошли выступления черемисов, татар и башкир, ратовавших за свободу, и Иван Васильевич бросил на подавление волнений хорошо вооруженные отряды Строгановых. Кроме того, лето выдалось необычно жарким. Гибли посевы, падал скот, голодали крестьяне. Несмотря на предсказания дервиша, Девлет Гирей уверился в победе. Турецкий султан заинтересовался планами родственника и помог ему, дав янычар с артиллерией. Словно полчище саранчи, в сопровождении огромных обозов, двигались татары к Москве. Они шли завоевывать и утверждаться. Девлет Гирей предвидел, что это не останется незамеченным. Да, русские будут осведомлены, но, по его сведениям, в их армии всего двадцать тысяч. Когда до Москвы оставалось несколько сот километров, хану сообщили, что Иван бежал в Новгород.
— Трусливый шакал! — бросил Девлет Гирей. — Наши ханы никогда не бросали свое войско. Не лучше бы было вернуть миром Казань и Астрахань? — И он расхохотался громко, раскатисто. Выходит, ошибся оборванный дервиш. Бегство Ивана должно подействовать на русское войско. Они растеряются и станут легкой добычей. Девлет Гирей расслабился, потеряв присущую ему осторожность.
* * *
Крымский хан предполагал, что русские попытаются дать бой. Только вот есть ли у них шанс его выиграть? Вряд ли. Степи и поля на подступе к Москве были ему ведомы. А тем временем в Коломне прошел смотр войска, воеводы разработали четыре сценария нападения Девлет Гирея на Москву. Приближенные царя знали, какие разговоры ходили в народе. Нашествия крымского хана ждали, как конца света. Крестьяне шептали: «Едет-де крымский хан, чтобы захватить нашу землю, посеять смерть за грехи наши, и будет его нашествие страшнее Батыева». Чтобы избежать этого, был составлен наказ, где должно расположиться какое войско, где собраться. В нем учли все возможности нападения Девлет Гирея, указали все дороги, по которым мог пройти бусурман. После смотра русское войско осталось в Коломне. К Оке вышло пять полков во главе с воеводой Михаилом Ивановичем Воротынским, высоким, дородным, закаленным в многочисленных боях. Было время, когда и он попадал в опалу. Счел царь, что богатый воевода, владевший огромными наделами земли, проявил нерасторопность при нападении Девлет Гирея на Мценск, и заподозрил его в измене, сослал с семьей в тюрьму в Белоозеро. Но умел царь и прощать. Возвратил Воротынскому его земельные владения, за исключением Новосиля, который был включен в опричнину, и поставил во главе большого полка в Туле, пожаловав ему боярский титул. И теперь старший воевода вместе со своей правой рукой — Дмитрием Хворостининым, опричным полководцем, отправился на Оку. Многие удивлялись такому союзу. Слишком уж разными людьми были Воротынский и Хворостинин. Первый — эдакий спартанец, считавший, что нужно защищаться до последнего и умереть с честью, но не отступить, не пропустить врага. Совсем другой тактики придерживался Дмитрий. Он считал, что нужно маневрировать, в случае чего отойти и выбрать удобный момент, чтобы ударить по врагу. Однако не только в этом разнились воеводы. Главное отличие было в том, что Воротынский опричник, а Хворостинин — земский. Враждовали тогда земские и опричники. Вторые крест целовали, что никогда не будут заодно с первыми. Любой из опричников мог обвинить земского: мол, тот должен ему некую сумму денег, и несчастный, оклеветанный, платил опричнику, чтобы избежать лютой расправы. Но оба имели заслуги, и на них возлагались большие надежды. Умели оба, как любой русский человек, если не прощать обиды, то в минуту опасности запрятать их глубоко, отмахнуться на время. Сплотила их великая опасность, и стало не до междоусобиц. По крупицам собирали воеводы рать на Оку, еле набрали двадцать три тысячи — все опричники да казаки. Впервые казаки стали воевать за Русь. Привел знаменитый атаман Михаил Черкашин своих донских молодцов. Подтянулся и немецкий полк — около тысячи человек, нанятых в Прибалтике. Многие сплотились в едином порыве защиты родной земли.
Как только стало известно о выступлении татар и продвижении на север, Михаил Иванович, поглаживая окладистую бороду, принялся размышлять, откуда ждать главный удар врага, где сконцентрировать основные силы русских войск. Его беспокоила мысль: как распределить тех немногих защитников Руси, которых успели собрать? Не говорил воевода никому о своих думах про царя Ивана Васильевича, но про себя размышлял: негоже государю в такой момент покидать Москву. Впрочем, делать нечего. Не ведал он, что Иван Васильевич в это время стоял на коленях в Новгородской церкви и молился от всей души за победу русского войска, каялся в своих грехах, в том, что осквернился гневом, сквернословием, гордостью, алчностью, убийствами, плакал, бился головой о холодные плиты, надеясь, что услышит его Господь и дарует победу войску. «Богородице, спаси нас», — шептали его побелевшие губы. Строгий лик Христа взирал на коленопреклоненного царя, и снова падал ниц государь.
