— Мои храбрые воины! — начал Шуйский, и по морщинистой щеке покатилась слеза. — Вступитесь за землю Русскую, за царя нашего, покажите варварам вашу бессмертную отвагу… Для вас, героев-бойцов, нет ничего страшного. Господь видит: правое дело делаем. Он с нами.
Высокий голос князя сорвался, как недопетая нота, но воинам больше ничего не надо было говорить. Их мужественные сердца исполнились отвагой и желанием изгнать врага с Русской земли. Завтра хан в который раз увидит, на что способны русские люди. Шуйский, почувствовав настроение своего отряда, по-молодецки спрыгнул с коня, прижал сухую, в голубых жилках, руку к сердцу и низко поклонился бойцам.
Глава 41
Наши дни. Тульская область
Входы в дома заросли травами. По домам без крыш гулял ветер, неся сюда семена и землю. В пустых комнатах курчавились кусты. Старая водонапорная башня одиноким памятником стояла на краю деревни. Ей уже не суждено было подавать воду в дома, потому что домов больше не было. Не желая сдаваться, он толкнул ветхую дверь одного дома, получше, и вошел внутрь. Обстановка ничем его не поразила — та же брошенная мебель, какую они видели в первой деревне, ненужные вещи… И две огромные черно-белые фотографии пожилых мужа и жены, наверное, давно умерших. Надеясь на чудо, Андрей стал копаться в шкафах, думая найти бинты, йод и зеленку, на крайний случай спирт. Может быть, кто-то из хозяев оставил в погребе бутыль с самогоном? Есть же постельное белье на диване, иконы на стенках, кое-какая одежда в шкафу, тюлевые занавески… Ну почему же нет аптечки? Андрей тоже очень устал, еле передвигая ноги, но не сдавался. Он поставил себе цель — обойти все дома и достать хотя бы что-нибудь пригодное для перевязки и дезинфекции. Однако ему не повезло. Ни спирта, ни съестных припасов — неизменных солений и копчений в погребах — не было. Снаружи дома зарастали кустарником и деревьями, на остатках крыш зеленел мох. Лес медленно, но верно наступал на деревню. Солнце, воздух и вода не оставляли этим домам ни малейшего шанса на спасение.
Вода и плесневые грибки вызывали гниение досок, а вековые корни деревьев ослабляли фундамент домов. Андрей снова достал мобильный, убедившись, что он здесь не ловит. Разве что вызвать волков или хищных птиц. Их ведь зовут санитарами леса. От этой шутки, так некстати закрутившейся в голове, он даже не улыбнулся. Да и не было ничего смешного в этой гнетущей тишине. Старые, покосившиеся, гнилые дома доживали свои последние годы, медленно и тихо умирая. А ведь в них когда-то жили люди со своими хлопотами и радостями, слышались человеческие голоса и детский смех. Всё это безвозвратно кануло в бездну былого. И самое страшное, деревня-призрак никак не могла помочь бедной Жанне. Андрей снова закричал, ударил ногой по гнилым доскам, будто это решило бы их проблемы, потом, присмотрев каменный дом с самой сохранившейся крышей и покосившейся печной трубой, полез наверх, рискуя свалиться: почерневшая лестница тоже «дышала на ладан». Тем не менее ему удалось достичь крыши и, осторожно ступая по остаткам некогда красной, а сейчас неопределенного цвета черепицы, он дошел до трубы, оперся на нее и, прищурив подслеповатые глаза, стал всматриваться в даль. Его порадовало, что он не ошибся в главных расчетах: река, пусть небольшая, но река неподалеку несла свои воды, но никакой пристани он не увидел — даже вдалеке. Не было и одиноких рыбаков, снующих в утлых лодчонках в поисках рыбы. Не было ни души. Он сжал голову руками, напрягая горевший мозг. Если что-то не придумать в считаные часы, несчастная умрет от заражения крови. Почти скатившись по лестнице и сломав нижнюю ступеньку, он снова начал обшаривать брошеные дома, пока не обнаружил в одном из сараев, заросшем травой, тележку, на которой строители возят камни и песок. На его счастье, она чудом сохранила все три колеса, и, позаимствовав одеяла и простыни, которые оставили здесь хозяева, спасаясь от наступления леса, Ломакин бросился в поле.
Глава 42
1572 год. Серпухов
Подгоняемые предвкушением быстрой победы и богатой добычи, войска Девлет Гирея 26 июля подошли к Оке и стали переправляться вброд в двух местах — у впадения в нее реки Лопасни по Сенькиному броду и выше Серпухова по течению. Иван Петрович Шуйский вместе со своим отрядом перехватил их, дал бой, пытаясь остановить людей, сам показывал чудеса героизма и своими криками, призывами добился того, чтобы отряд не дрогнул, не побежал, когда на него обрушился многотысячный авангард крымско-турецкого войска под командованием Теребердей-мурзы. Татарскому военачальнику, опытному степному волку через некоторое время все же удалось рассеять отряд, и татары с диким гиканьем и улюлюканьем устремились к узкой реке Пахре, стараясь перерезать все дороги, ведущие в Москву. Девлет Гирей, наблюдая за боем, предполагал, что основные силы русских сосредоточились возле Серпухова, и, видя героизм, с каким сражался отряд Шуйского (потрепали дети боярские ногайскую конницу изрядно), опасаясь, как бы не повторилось сражение в Судбищах, решил предпринять хитрый маневр. Хан приказал послать на город двухтысячный отряд, а сам переправился через Оку возле села Дракино. Ему показалось, что он нашел брешь в русском войске, что дальше можно беспрепятственно продолжать путь, но вылетевший навстречу полк Никиты Романовича Одоевского, издавая победные крики, на время разрушил его планы. Совсем малочисленный отряд завязал жесточайшее сражение, но все же ногайцы и янычары, размахивая кривыми саблями, нанося удары направо и налево, с трудом, но разбили его. Одоевский, мысленно попросив прощения у Ивана Васильевича, отступил, и крымский хан, вздохнув свободно, продолжил путь. Второй рубеж был пройден, пусть и с потерями. Михаил Иванович Воротынский, видя, что войско хана продолжает шествие, наскоро посоветовавшись с воинами, бросился ему вдогонку. Оставалась маленькая, но все же надежда, что Девлет Гирей развернется для решающего сражения и не достигнет Москвы. Воротынский знал: окольными путями можно обогнать хана и оказаться в столице раньше его, но помнил: воевода Бельский, довольно опытный старый воин, остался в Москве, но ничего не смог сделать и сам погиб, сгорел заживо в стенах Кремля, и укрепился в мысли, что лучше всего сесть Девлет Гирею «на хвост».
— Так хану страшнее, что в тыл с ним идем, — говорил он войску. — Он Москвы оберегается, а нас страшится. Пришлет царь помощь — мы сильны будем. А полки Девлета истомятся, трудно им будет нас сломить.
Поразмыслив, Хвороститин решил, что это разумно, и поддержал Воротыского. Оба прошептали молитву, и Дмитрий Иванович, кликнув войско, поскакал к переправе, на помощь Шуйскому, догадываясь, что помочь ему уже не сможет.
Татары, окрыленные двумя пусть небольшими, но все же победами, подгоняя кривоногих лошадок, не заметили, как их войско изрядно растянулось. Передовые чести уже достигли реки Пахры, а арьергард лишь подходил к небольшому селу Молоди. Увидев село, татары радостно загудели, предчувствуя добычу. Они привыкли выжигать селения дотла, на скаку убивать людей, перепрыгивать через трупы и грабить пустые дома и, потирая руки, пришпорив коней, как вихрь, погнали на Молоди. То, что произошло следом, вызвало замешательство. Откуда ни возьмись на расслабившихся татар налетел Дмитрий Хворостинин. Как орел, бросился он на ханское войско, мечом и копьем уничтожая ненавистных басурман. Молодой князь оказался хорошим тактиком. Полк Дмитрия Ивановича выстроился полумесяцем, выгибавшимся в сторону неприятеля, на концах которого расположились пищальная пехота и артиллерия, а в центре — конница и лучники. Центр, вытянувшись в виде указательного пальца, тыкал в арьергард, громил обозы, крошил смелых татарских и турецких воинов и успевал стремительно отскакивать, будто кузнечик, когда к ханскому войску подходило подкрепление. Наглость русских ошеломила, заставила на мгновение опустить руки. Янычары, заматеревшие в боях, оторопели, замешкались, наблюдая, как русский серп превращается в огненный мешок, обрушивая пламя на колонны басурман. Тяжеловооруженная поместная конница, довершая разгром, нанизывала на копья гордых степных детей, крушила их мечами. Еще немного — и Хворостинин дошел бы до ханской ставки, полонив самого Девлет Гирея. Когда крымскому хану доложили, что его обозы безвозвратно потеряны, он, быстро оценив обстановку, приказал развернуться и добить русских, прежде чем навалиться на Москву: это казалось ему правильным. К нему подскочили мурзы, и, стараясь принять подобострастный вид, все равно шипели, как змеи:
