— А то что? — с интересом спросил следователь.
— А то не найдут тебя, — назидательно сказал Самсонов. — Ходят слухи: многих по приказу Акинфия в уральских горах закопали.
Васильев нервно сглотнул. Ежели все так, как говорит этот Самсонов, Демидов заслуживает наказания. И он обязан найти доказательства его преступной деятельности!
Глава 48
Наши дни. Москва
На рассвете он вышел к маленькой рыбацкой деревеньке из трех домов. На его счастье, три приветливых рыбака, местных жителя, накормили, напоили мужчину, поверив, что он исследователь болот, на старой разбитой «Ниве» довезли до железнодорожной станции, а потом, на электричке, Андрей добрался до Москвы. Подзарядив телефон в комнате отдыха, Ломакин сразу позвонил Ройтману, и тот, крайне обрадованный тем, что теперь у него есть сабля Девлет Гирея, и ничуть не огорченный потерей Жанны, выслал за Андреем джип с тонированными стеклами. Через час Ломакин сидел в пятикомнатной квартире шефа, пил чай с жасмином, налегал на тосты с икрой и красной рыбой и рассказывал о своих злоключениях, которые, впрочем, почти не интересовали Ройтмана.
— Отлично, — сказал толстяк ни к селу ни к городу, выслушав рассказ Андрея. — Свое обещание я тоже выполню. Сегодня на твой счет поступит кругленькая сумма. Ты пока поживешь на одной квартире, где тебя никто не обнаружит. Тем временем к тебе доставят жену и сына, и вы выберете страну, куда полетите. Билеты оплачу я.
— Вы собираетесь расплатиться только со мной? — поинтересовался Андрей, оставив чай.
— А с кем же еще? — удивился толстяк. — Жанна умерла, ее деньги остаются у меня.
— Вы должны заплатить и ей, — твердо заявил Андрей. — У нее пожилые родители, которым еще поднимать ее дочь. Она умерла ради них, и они должны получить эти деньги.
— О, милый мальчик, — Ройтман осклабился, скорее даже оскалился, как шакал, — в нашем мире никто никому ничего не должен. Запомни это, если ты еще не постиг такую простую истину. А если кто-то настаивает на этом, с ним случаются неприятности.
— Неприятность может случиться и с тем, кто постиг эту, как он говорит, истину, — улыбнулся Ломакин. — Я давно не верю людям вашего сорта и поэтому подстраховался. Проходя мимо одной из деревень, я написал письмо, которое отвезут в полицию, если я не позвоню им в течение этой недели. А я не позвоню, если вы не отправите деньги семье Жанны.
Это был блеф, но Ройтман поверил и заскрипел зубами.
— Будь по-твоему, — прошипел он.
Ломакин подмигнул ему:
— А вот теперь я, пожалуй, хотел бы отдохнуть от вашего общества. Пусть ваши янычары отвезут меня на приготовленную вами хату. Надеюсь, мы больше не увидимся.
Ройтман позеленел от злости. Что ж, этой девке придется перевести деньги, черт его знает, может, он свяжется с ее семьей. А завтра он убьет этого щенка. Убивать нужно всех, кто не уважает силу. Толстяк подозвал своего охранника и велел ему отвезти Андрея на квартиру.
Глава 49
1733 год. Санкт-Петербург, Тула
Яков, как всегда, оказался прав. Услышав, что приехала серьезная комиссия, фискалы и доносчики расправили крылья, и на приезжих обрушились горы писем. Разбирая их в надежде найти что-нибудь полезное, следователь обратил внимание, что несколько бумаг написаны одним почерком. И тут помог вездесущий Самсонов.
— Алёшка это писал, Игнатьев, — с радостью сообщил он Васильеву.
— Кто такой? — вскинул брови следователь.
— Бывший приказчик его, — доложил Яков. — В Москве у него служил. Думаю, много знать может, чай, не год с Акинфием знаком. Наверняка секреты господина ему ведомы.
— А позвать этого Игнатьева! — Васильев стукнул кулаком по столу, и гвардейские солдаты доставили доносчика в считаные часы, выдернув с обеда. Увидев высокого чернявого рослого туляка, с круглым неглупым лицом, следователь понял, что этот сообразительный на вид человек им поможет. И помог: накатал такой донос, что хоть святых выноси! Видимо, гнездилась в Игнатьеве обида на прежнего хозяина. Обвинил он Демидова и его родственников в хищениях, и Петр Павлович Шафиров запретил Акинфию и его зятю выезжать из столицы, куда их попросили явиться, до окончания проверки. А проверка оказалась долгой — целые десять месяцев!
— Все сабля проклятая, — сказал Акинфий зятю, коротая время в своем особняке неподалеку от Мойки (в нем такая же роскошь, как и в тульском: стены крыты дорогим штофом, люстры из горного хрусталя сверкают всеми цветами радуги, пол устлан персидскими коврами). — Не послушал я в свое время старьевщика, приобрел вещицу — и теперь через нее несчастья терплю.
— Почему же вы от нее не избавились? — удивился зять, почему-то с опаской глядя на портрет Никиты Демидова кисти известного художника. И удалось же живописцу так изобразить зачинателя дела демидовского, будто икону для храма писал. В какой угол ни отойдешь — всюду глаза черные Никитины за тобой следят. Акинфий махнул рукой, словно рубанул воздух:
— Да нет ее в тульском доме, Пальцов в лесу спрятал. Только все равно я ее хозяин. Вот если бы кто другой нашел ее и себе забрал… Спаслись бы мы и богатство наше спасли.
— Невозможно это, — вздыхал зять. — Пальцову тоже из Петербурга выбираться не велено.
Они вздохнули, словно покоряясь судьбе, и как гром среди ясного неба прозвучало разрешение Акинфию отправляться на заводы. Следствие было прекращено. Алексей Игнатьев (либо сам испугался — ну кто он против Демидова? — либо пригрозили) скрылся в неизвестном направлении, и Демидов снова почувствовал себя свободным. Сабля исчезла из его дома — и забрала с собой бесовскую силу, которая чуть не привела его на виселицу. Без нее все окончилось благополучно. В дом, правда, зашли, но потайную дверцу не искали, поэтому покинули его не солоно хлебавши — и на том все закончилось. Приказав немедленно заложить карету, он накинул медвежью шубу и решил ехать сначала в Тулу, отыскать тайник Пальцова и, достав саблю, распилить ее на части, а дорогие каменья вытащить и использовать для других украшений. Только в этом он видел свое спасение. Как ни жаль саблю, а разоряться не хочется. И так придется соображать, кому оставить наследство… Нынче пошла такая молодежь… Ей бы все прогуливать, родительское добро проматывать… Если еще и сабля им в этом поможет — пойдут прахом и его труды, и отца, и братьев. Когда карета была готова, Акинфий приказал кучеру гнать что есть мочи. Только приехал в Тулу, первым делом не домой отправился — в лес. Сугробы намело, как назло, по шею, холодный пронизывающий ветер бросал в лицо ледяные крошки, и если бы не покривившийся крест из двух веточек, чудом не унесенный ветром, никогда бы ему не найти тайник. Руками в толстых овчинных рукавицах Демидов стал разгребать снег, мерзлые комья земли. Почва плохо поддавалась, метель наметала новые сугробы, а на расчищенном месте не было и следа тайника. Может быть, Пальцов что-то напутал, не туда воткнул крест? Спросить об этом своего шурина он сейчас не мог: тот еще находился в дороге. Сгоняя с лица снежных пчел, жаливших, словно живые, Акинфий вздохнул и, переваливаясь, утиным шагом направился к дороге, где его ждал обеспокоенный кучер.
