— Долгонько же вы блуждали! — сказал он, увидев хозяина. — Я уж хотел за вами итить.
Демидов махнул покрасневшей рукой и прохрипел:
— Домой гони!
Только через неделю ему удалось увидеть шурина. Семен, обрадованный тем, что следствие закончилось, жадно пил чай с пряниками и божился, что закопал все в корнях большой сосны. Да, сосен в лесу многовато, поэтому воткнул он крест в тайник. Демидов утверждал, что под крестом ничего не было, и Пальцов, с раскрасневшимися веснушчатыми щеками, чмокал толстыми губами и каялся:
— И верно, Акинфий Никитич! Погоню за собой услышал, не хотел, чтобы они про тайник узнали. Мог и крест воткнуть не туда. Вы уж не серчайте. Вот сугробы растают — вместе пойдем и отыщем вашу саблю.
— Открыл-таки футляр! — пробурчал Акинфий, скаля ровные литые зубы. Шурин гримасничал:
— Должен же я был знать, какое добро спасаю! Получается, зря: не зашла проверка в дом, почему — неведомо. Только будьте покойные: себе ну ничегошеньки не взял. Сабля, конечно, красоты неописуемой, да только это ваше добро. К чему мне красть у своего добродетеля, который и в люди вывел, и денежки зарабатывать научил?
Акинфий фыркнул, как недовольная лошадь.
— Это хорошо, что ты понимаешь, — неожиданно мягко сказал он. — Что ж, до весны подождем. Чай, не за горами.
* * *
Но и весной найти ничего не удалось. Семен узнал сосну-великаншу с огромными корнями, нашел остатки ямы, которую рыл своими руками, но там ничего не было. Может быть, тайник осенью разрыли дикие звери и разнесли бумаги по лесу, а саблю… А саблю мог утащить разбойничий люд, в изобилии наводнивший леса. Понимая, что никогда больше не увидит сокровище, Демидов поймал себя на мысли, что не очень-то и опечален этой потерей. Сабля оказалась действительно проклятой — как его и предупреждал старик-старьевщик. Зачем ему неприятности? Он известный промышленник, самый богатый в стране… Положение его уже непрочно благодаря завистникам и фискалам. Надолго ли оставили его следователи? Что, если они вернутся и отыщут кладовые с неучтенным добром, а потом, чего доброго, доберутся и до башни в Невьянске… А в башне той крепостные, жившие хуже зверья всякого (вонь, испарения, сырость, духота), фальшивую монету из серебра чеканили. Некоторых в кандалы заковывали, чтобы не сбежали ненароком — хотя как сбежишь? За дверьми дозорные не дремлют… Конечно, Демидов и на сей счет распоряжения сделал — вдруг пронюхает враг какой… Хитрое приспособление соорудили: от плотины, которая неподалеку находилась, при подкачке вода шла в подземелья, могла затопить их в считаные минуты. Что Акинфию Никитичу было до гибели людей, умножавших его богатство! Они для него никогда не существовали. От башни мысли снова перескочили к сабле, к ее бывшим хозяевам. Несомненно, они чем-то напоминали его, ни во что не ставили человеческую жизнь… Такие и должны владеть саблей. Но и у них есть уязвимые места… Тяжело вздохнув, он топнул ногой и поспешил в добротный дом, где его ждали сытный обед, теплая постель и черноглазая податливая служанка. Разумеется, могущественный заводчик не знал, что через двенадцать лет вернется в родной город, его словно потянет туда, где прошли его детство и юность, где, может быть, в лесных дебрях еще хранилась ханская сабля, что по дороге повстречает старичка — по виду откуда-то с востока, который и напророчит Акинфию скорую смерть и распад его империи — все как расплата за то, что когда-то взял не свое. Тогда Демидов только посмеется над ним, но на обратном пути из Тулы он, никогда прежде не жаловавшийся на здоровье, вдруг серьезно занеможет и к концу лета умрет. Империю после его смерти поделят наследники, не питавшие к занятиям отца и деда никакого интереса, и начнут понемногу проматывать добро, а шикарный особняк, в кладовых которого когда-то хранилась сабля, к сожалению, почти полностью погибнет во время огромного пожара 1779 года.
Глава 50
Наши дни. Москва
Оставшись в одиночестве, Ройтман по Интернету сбросил на карты Ломакина и Комлевой крупные суммы, которые, впрочем, не пробили брешь в его бюджете, и, не откладывая, решил отвезти саблю в загородный дом в Балашихе, где находился его подпольный музей. Открыв бархатный футляр, он полюбовался игрой самоцветов, потрогал острую сталь на клинке и положил ее на место. Накинув на себя пиджак, он спустился в подземный гараж и сел за руль черного огромного джипа, на котором ездил только сам. Несмотря на неприятный диалог с Андреем, настроение у Ройтмана было хорошее, душа пела. Ему поскорее хотелось поместить новое сокровище в подготовленное место и полюбоваться приобретением во всей его красе. Это желание заставило его утопить педаль газа. На огромной скорости джип выскочил на МКАД и помчался в сторону Балашихи. Пошел мелкий дождик, довольно опасный для автомобилистов, но Ройтман не обращал на него никакого внимания. Въезжая на мост через реку, он краем глаза заметил «Тойоту», которая, забыв об опасности мокрой дороги, зачем-то резко затормозила, потом взвыла и, выскочив на встречную полосу, сильно ударила джип. Огромная машина, не снижая скорости, пробила заграждение и полетела в воду. «Неужели проклятие сабли?» — подумал Ройтман, перебирая в уме тысячи вариантов спасения — и ни одного пригодного в данной ситуации. Он еще не потерял сознания, когда машина, плавно опустившись на дно, остановилась как вкопанная, двери заблокировались, но правое окно возле переднего сиденья мистическим образом начало медленно открываться. В салон хлынула мутная вода, подбираясь к водителю. Последним, что увидел Ройтман, были чьи-то руки, которые как будто бережно подхватили футляр с саблей и вытолкнули его в окно, словно кто-то очень могущественный не хотел, чтобы проклятое сокровище становилось причиной кровопролития.
