Тема «потерянного ключа» началась в творчестве АА не сегодня и не в книге «Наизусть». Еще в 2010 году АА опубликовала книгу стихов «Сломанный дом» («La casa rotta», Jaca Book, Milano 2010, Premio Sandro Penna), и «потерянный ключ» – метафора многих ее стихов.
Сейчас АА пишет мне наоборот: по-русски, но латиницей – ей так легче, а мне, как когда-то ее старшим братьям – «юным следопытам», приходится ломать голову и все это расшифровывать (см. в Послесловии отзыв АА, написанный латинскими буквами).
Надо ли объяснять, почему, окончив школу, АА продолжила изучение русского языка на филологическом факультете Первого Римского университета?
Часть 2. С Тобой, «Раньше» (1981–1989), или Парадоксы книги «Наизусть»
До встречи с Бродским АА стихов не писала. Он стал ее Музой и ее учителем.
Они познакомились в Риме на старинной вилле Mirafiori 10 апреля 1981 года, где ИБ читал предисловие к новому американскому двухтомнику стихотворений и поэм Марины Цветаевой, а АА тогда только что закончила перевод «Повести о Сонечке».
Она хотела спросить его о смысле одной цветаевской строки: «Ибо раз голос тебе, поэт, / Дан, остальное – взято», но постеснялась сделать это при полной аудитории.
После лекции АА вместе с другими слушателями подошла к ИБ за автографом, но он почему-то подписывал книги тем, кто стоял за ней, а ее жестом попросил подождать. Как говорила АА в своем интервью Валентине Полухиной (ВП) в Венеции в мае 2004: «Потом он дал мне автограф, добавив к нему номер своего телефона. У меня сразу уменьшился аппетит и ухудшился сон» («Иосиф Бродский глазами современников». Книга вторая, изд-во журнала «Звезда», 2006, с. 306).
ИБ улетел в Лондон, и АА понадобилось улучшить свой английский именно в Лондоне. ИБ улетел в конце лета в Америку, и АА летит туда же с тремя итальянскими друзями. Она пошла по его следам, к его корням, к его родителям: получила стипендию и полетела учиться в Ленинград.
В первом же своем стихе дочь врача сама себе поставила диагноз и предсказала развитие заболевания:
Мы отражаемся в зеркальных створках
полуоткрытого шкафа.
Длинная трещина пересекает потолок
Лондон, июнь 1981 (пер. М. Еремина)
Если говорить коротко, то книга стихов «Наизусть» – это и есть «зеркальные створки полуоткрытого шкафа», в которых поэтически отражаются на разных страницах Поэт и Муза и присутствуют «все лики любви». Стихотворение «Зеркало», написанное как диалог, кончается неизбежным подтверждением ее alter ego: «Я – твое зеркало».
Первый стих оказался по-японски коротко-философичным и по-чеховски пророческим: если в первом действии на стене висит ружье, то в последнем – оно обязательно выстрелит! Потолок обрушился почти через восемь лет, в конце января 1989 года.
В стихотворении «Зеркало» АА напишет:
«Зеркальце милое мое», a оно ей в ответ: «Я сдам тебе плохую карту».
Но до этого времени еще далеко, а пока стихи стали прилетать «ниоткуда, с любовью надцатого мартобря» (ИБ), и она их просто записывала в дневнике:
Эта тетрадь превращается мало-помалу
в палитру моих размышлений.
На каждой странице
я хочу написать о тебе, и не смею.
В любви или ревности
признаются только тому, кто ответит
взаимностью».
«Прошлое твоe воспламеняет моe будущее.
Рим, ноябрь 1983 (пер. М. Еремина).
ИБ написал три стихотворения, связанные с АА: «Ночь одержимая белизной…», «Элегия» и «Ария», но мы узнаем ее также в стихотворении «Надпись на книге», «Воспоминание», и АА присутствует в прозе поэта: в «Набережной неисцелимых» она – девушка с глазами «медово-горчичного цвета», в «Письме Горацию», в книге «Горе и разум», ИБ видит ее во сне.
АА написала целую книгу, более семидесяти стихов, связанных с ИБ, начиная с «Мы отражаемся в зеркальных створках…» и заканчивая «Юсуповским садом» (Санкт-Петербург, май 2012).
Уникальность книги «Наизусть» заключается в том, что в ней поменялись местами Поэт и Муза: Поэт ИБ стал Музой, а Муза АА превратилась в Поэта. Следить за этой уникальной, не кафкианской «Метаморфозой», растянувшейся на 30 лет, необычайно интересно. Тем более что автор книги выстроил все стихи по датам (месяц и год), указал точное место их написания, что сильно помогает читателю в понимании того, как происходило превращение Музы в Поэта, как все более глубоким и свободным становился стих, как менялись метафоры и другие тропы стихов во времени на протяжении 30 лет. Случай АА – уникален, и второго такого превращения Музы в Поэта я не знаю.
Многие современники посвятили Бродскому воспоминания, стихи, интервью, но никто, кроме АА, не посвятил ему целую книгу своих стихов. Еще и поэтому книга «Наизусть» – уникальное явление!
Первый парадокс книги состоит в том, что автор, с детства оберегающий свой внутренний мир, превративший его в тайну личного дневника, вдруг в стихах наотмашь раскрывает свое сердце – настежь и душу – нараспашку! Такой, не побоюсь сказать, цветаевской беззащитности и беспощадности, прежде всего к самому себе, а потом и к любимой Музе, я давно не встречал ни у кого. В одном из лучших своих стихотворений «Письмо в сонетной форме» АА пишет (Рим, декабрь 1985, пер. М. Амелина):
Как и все, кто рожден под Близнецами,
ты двуличен, и лжив, и нагл, и хваток.
Ты взломал замок обьятий, похитив
сердце, и оставил открытым
настежь. Теперь есть два сердца
у тебя. Да что там два? Их сотня.
Ты не любишь – просто собираешь.
АА говорит в интервью ВП: «По-моему, за всем этим туманом крылась какая-то неуверенность. Он притягивал к себе и уходил. Он крал любовь у других, чтобы скрыть свою неуверенность».
С улицы шумной, с дождя – всегда возвращалась к тебе,
и всегда ты меня оставлял перед дверью закрытой.
И тогда я стала думать о другом доме.
Рим, май 1985 (пер. О. Дозморова)
«Присутствие Иосифа в моей жизни на самом деле было постоянным его отсутствием. Он именно этим и играл: показывался и исчезал, но не насовсем, держал меня на длинном поводке. Поводком был телефон».
И не важно – то ли это общий телефон на стенке в конце коридора в коммунальной ленинградской квартире, то ли телефон на столе «частной квартиры в Риме», то ли это мобильный телефон у тебя в кармане – разные поколения, но суть от этого не меняется: телефон – это длинный поводок, на котором нас держит любовь.
Вынести такой приговор любимой Музе способен не каждый, и далее идет почти цветаевская, наотмашь, как пощечина, все понимающая строка:
