Однако первое стихотворение АА после получения «благой вести» не содержит ни капли пафоса по отношению к ставшей знаменитой любимой Музе, одна бесконечная нежность и «невыразимая печаль», как будто все осталось как есть и ничего не произошло:
Капли чая из холодного чайника
на фарфоровой раковине
напоминают твои веснушки.
Стираю, ласково касаясь.
Рим, ноябрь 1987
Недавно опубликованная подборка стихов АА так и называлась: «Оставь все как есть».
ВП в интервью: «Можно ли Бродского назвать современным Пушкиным?»
АА: «Я не вижу в Бродском современного Пушкина. У Иосифа нет галантности, нет французской культуры XVIII века, нет так хорошо известных нам «ножек» Пушкина.
У них действительно много общего, но скорее в характере: оба Близнецы… Общая неуловимость и двойственность, донжуанство, остроумие и мрачность, экстравертность и в то же самое время какая-то нелюдимость».
Следующий парадокс книги АА оказался в том, что ее стихи совершенно независимы от стихов ее учителя. Этот парадокс можно назвать «парадоксом Фриды Кало», когда, долго находясь рядом с большим художником, Музе удается сохранить свою творческую независимость, свой собственный почерк, не похожий на почерк учителя.
Пока море не поглотило берег, пойду, поищу
раковины, только в них сохранилась
белизна твоих рук, нежных впадин на сгибе. Мелочь, осколки;
их нужно набрать два полных кармана,
чтобы сложилось из них, как мозаика, твоe эхо.
Брайтон, июль 1988 (пер. О. Дозморова)
Книгу стихов АА можно было бы так и назвать: «Твое эхо, твое эхо, твое эхо».
В одном из последних стихов «Зеркало» перед разрывом с любимым АА пишет:
«Ты меня обманываешь.
Как все.
Ты меня мучаешь.
Счастья все равно нет.
Стихи – вот счастье.
Рим, декабрь 1988 (пер. Г. Шульпякова)
Книга «Наизусть» притягивает к себе, ее хочется перечитывать. Делать закладки, подчеркивать строчки, ставить вопросительные и восклицательные знаки, некоторый строки сами запоминаются из-за естественности чувств.
Книга любовной лирики «Наизусть» написана женщиной и, казалось бы, прежде всего для женщин, но интересно, что все пять переводчиков, а также автор эссе – мужчины. Значит, книга притягивает всех!
Часть 3. Без Тебя – Ничего. Nulla (1989–1996)
АА «без него» не написала ни одного слова. Ничего. Nulla… Или, может быть, написала, но специально не включила ни одного стиха из этого периода жизни в свою книгу, чтобы подчернуть пустую метафору – Nulla…
Каждый, кто любил (а кто не любил?), знает это пустое время – «жизнь без тебя».
Поль Элюар так писал о нем:
Я бы мог в одиночестве жить
Без тебя
Это кто говорит
Это кто без тебя может жить
В одиночестве
Кто
Жить наперекор всему
Жить наперекор себе.
(Пер. М. Ваксмахера)
Перефразируя Поля Элюара вместе с Франсуазой Саган, автор книги стихов «Наизусть» все время «без тебя» – молчит, а мы слышим эхо этого плодотворного молчания:
И я вижу тебя, и теряю тебя, и скорблю, и скорбь моя подобна солнцу в холодной воде.
Часть 4. После Тебя, «Потом», или «Твое Эхо» (1996–2012)
В «Потом» часто возникают воспоминания о том, что было «Раньше». Как сказал Сергей Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи».
«Мы согласно парим над твоим прахом.
После первого недоверия мы берeмся за руки.
Рим, февраль 1996 (пер. М. Еремина)
За руки взялось много людей, знавших ИБ, а из незабывших его – можно составить город.
Ты воплощал все лики любви, ты был путаницей,
ты был генеральной репетицией, после которой жизнь взорвалась,
и каждый осколок обрел свое имя.
Рим, февраль 1996 (пер. О. Дозморова)
В прекрасном стихотворении «Кто входит в эту дверь», Четона, июль 1997 (перевод Л. Лосева) АА пишет о двери в другой мир, о котором писал еще Данте, и в которую теперь вошел ее любимый:
Кто входит в эту дверь,
отделен от земли,
как цветы в его руках.
Здесь покоится человек без земли.
Теперь я смотрю на тебя без ненависти, без страсти,
без страха, без надежды.
Вижу тебя, каким ты был, ничего не прикрывая.
Вижу тебя, каким тебя уже нет.
Вижу расколдованным взглядом…
АА в интервью ВП: «Разумеется, он не следовал в жизни тем правилам, о которых говорил. Тогда многие высказывания Иосифа осложняли мое понимание его. Сбивали меня с толку. Сегодня от всего этого со мной осталось редкостное богатство и сила. И тогда и сейчас самое интересное и важное для меня – это Иосиф-поэт, русский поэт, что он думал о жизни, о самых простых вещах, важен его опыт».
Как тут плакать о тебе,
если ты был облаком, паром?
Появлялся, исчезал,
делалось темнее, светлее,
занавешивал собой солнце.
АА в интервью ВП: «Ради этого я терпела все остальное. Гегель писал в «Эстетике», что каждому человеку следовало бы имитировать Христа, пережить все этапы его пути. Так вот, Бродский был моей Голгофой. Пушкин писал, что страдание – хорошая школа, а счастье – самый лучший университет. Так вот, Бродский был моей школой».
Но, выйдя из благородного возраста самотерзаний,
можно ли плакать об облаке?
Земля суха, как ресницы.
Ты был облаком, но дождь не шел.
Вот хоронят любовь. Из чего она сделана?
Из слов.
АА в интервью ВП: «Многие писали и пишут стихи о Бродском или посвящают ему стихи. Бродский превратился в клише в стихах его современников».
Последний парадокс книги «Наизусть» именно в отсутствии этого клише, в ее естественности, в том, что непонятно, «как сшиты» эти стихи, в их «несделанности».
Может быть, поэтому они и писались так долго, долгих 30 лет, пока все не отболело и «наконец все пошло на лад»:
Наконец все пошло на лад:
ты стал дорогой,
по которой ходят многие,
и я тоже. Стал колодцем,
где всякому хватит воды,
и я тоже свое опускаю ведро.
Кончилось проклятое время,
когда я хотела, чтобы ты был моим – и только,
и плакала, потому что
ты был для многих.
Теперь ты сам уже не ты,
а зеркало.
В стихах АА содержится то, чему учила Бродского Анна Ахматова, а в результате научила ее – прощению и смирению.
