Скорость пули при низкой температуре
сильно зависит от свойств мишени,
от стремленья согреться в мускулатуре
торса, в сложных переплетеньях шеи.
Барышников в спектакле Херманиса и есть такой сверхпроводник при низкой температуре, по которому поэзия Бродского, как электрический ток, путем «личного чтения» течет к зрителю естественно, почти без сопротивления, и потери поэзии при передаче ее зрителю практически равны нулю.
Поэт и переводчик Олег Дозморов, посмотревший спектакль в Лондоне, написал мне:
«Вчера была премьера, я ходил накануне на генеральный прогон. Мне понравилось в высшей степени – он прекрасно читает стихи Бродского, от смысла, умно. И вообще все сдержанно, без истерики и лишнего пафоса, бережно по отношению к стихам».
В этом отзыве ключевое слово «сдержанно». Действие происходит «при низкой температуре». Даже в движении, в художественном жесте, которые режиссер отдал на откуп единственному своему актеру, знаменитому танцору и хорео-графу, чувствуется высокая сдержанность. Барышников в нью-йоркском интервью сказал, что «не хотел устраивать из дружбы площадного зрелища, ярмарки», потому что, как сказал поэт: «Клоуны разрушают цирк». Эта высокая сдержанность и тактичность по отношению к поэту и его стихам очень сильно притягивает зрителя.
Пытаясь исключить «излишнюю заумность», режиссер отбирал для спектакля наиболее простые, зачастую ранние стихи Бродского, которые понятны, казалось бы, любому, даже неискушенному в поэзии слушателю. Но в том-то и заключается колдовство настоящей поэзии, что сколько ее ни упрощай, результат все равно получается бесподобным. Как сказал другой нобелевский лауреат по русской литературе:
«Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту».
9. Бродский-Барышников – звенья одной цепи
Имя Иосифа Бродского первый раз Барышников услышал студентом в Ленинградском хореографическом училище в середине 60-х годов. Его однокашница принесла в училище стихи Бродского, напечатанные на тонкой бумаге, и предложила Михаилу их почитать, предупредив, чтобы никому не показывал, так как за чтение опального поэта их могли исключить из училища. Барышников сразу понял, что стихи из другого мира, темы которых не имели ничего общего с окружающей серой действительностью.
Потом, уже после возвращения Бродского из ссылки, Михаил увидел поэта и слышал, как он читал «Большую элегию Джону Дону» в ленинградском ВТО. После чтения, выходя с толпой из здания, Барышников краем уха уловил, как кто-то предложил Бродскому «перекусить в ресторане ВТО». Бродский посмотрел на этого человека словно на ненормального и сказал: «Ты с ума сошел?!». Этот ответ Бродского произвел на Барышникова сильное впечатление и много сказал ему о бескомпромиссном характере поэта.
Но в Ленинграде Михаил не был лично знаком с опальным поэтом. Что ни делается, все к лучшему: в противном случае Барышников попал бы в черный список и его бы никогда не выпустили за границу на гастроли. Знакомство произошло в 1974 году в Нью-Йорке в доме Мстислава Ростроповича.
Дружба Бродского и Барышникова продолжалась 22 года, до самой смерти поэта, однако спектакль не о дружбе. Бродский был на 8 лет старше Барышникова, их отношения скорее напоминали отношения между старшим и младшим братом.
И спектакль, повторю еще раз, это не разговор Гамлета с тенью отца, а диалог осиротевшего младшего брата, находящегося по эту сторону бытия, с тенью старшего брата, находящегося уже по ту сторону стены-бытия, в бесконечности.
Бродский для Барышникова был университетом – это было мне понятно давно.
Младший брат многому научился у старшего, и не важно, что один был поэтом, а другой – хореографом. Современное искусство – единый многогранный кристалл, на разных гранях которого – поэзии, музыки, театра, живописи, хореографии – отражаются наши представления о мире. Об этом мире и том.
И те представления о мире, которые Барышников получил от Бродского, он зачастую переносил в свою авангардную хореографию. Но мне было непонятно обратное: кем был Барышников для Бродского?
И только посмотрев спектакль, мне стало ясно: Барышников – Брод Бродского и его зеркало, отразившее стихи друга в движении, в танце. Барышников в руках режиссера Херманиса – кисть Бродского, которой нарисована «часть речи» поэта.
Забвение грозит только тем, кто известен. «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали!», – писала Марина Цветаева. «Из забывших меня можно составить город», – говорил Иосиф Бродский. Спектакль «Бродский – Барышников» – это еще одна попытка отдать дань памяти рано ушедшему старшему брату, которого невозможно забыть.
Танец третий: «Цветы»
С каждым новым танцем герой все ближе и ближе приближается к зрителям. Танец «Цветы» в стиле японского театра кабуки он исполняет уже на авансцене, и мы можем хорошо видеть работу его рук и мимику лица.
Цветы! Наконец вы дома. В вашем лишенном фальши
будущем, в пресном стекле пузатых
ваз, где в пору краснеть, потому что дальше
только распад молекул, по кличке запах,
или – белеть, шепча «пестик, тычинка, стебель»,
сводя с ума штукатурку, опережая мебель.
Последний танец в спектакле – это цветы на могилу друга, единственное место, где и цветы находят свой покой: «Цветы! Наконец вы дома».
10. Серебряная цепочка памяти
В спектакле «Бродский – Барышников» много метафор, работающих на основную тему.
Это и электрический щиток, что периодически искрит от короткого замыкания: то ли искра Божья, то ли инфаркт миокарда, которых у Бродского было несколько.
Это и допотопный будильник, того и гляди – прозвенит: ваше время истекло!
Это и старинный магнитофон 60-х годов, из которого мы слышим голос поэта:
«Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность».
А в конце спектакля герой закрашивает стекла веранды белилами с внутренней, обратной стороны – символ ухода, границы, отделяющей его от зрительного зала, от слушателей. Но как написано на обратной стороне могильной плиты Бродского:
«LETUM NON OMNIA FINIT» («Со смертью не все кончается», лат.).
Спектакль «Бродский – Барышников», начавшийся для меня 12 лет назад в лондонском доме Даниела Уайссборта и Валентины Полухиной, замкнулся, как серебряная цепочка памяти, в Леверкузене 12 мая 2017 года постановкой Алвиса Херманиса в исполнении Михаила Барышникова.
«Ну, как тебе спектакль? Что это?» – спросил я дочь, бывшую рядом со мной и на званом обеде в Лондоне, и на чтении Барышниковым стихов Бродского в фильме, и на спектакле в «нулевом» ряду. И поколение «Гугл», не глядя в смартфон, неожиданно для поколения «Пепси» ответило последней строкой из стихотворения Иосифа Бродского, посвященного Михаилу Барышникову:
