Бродский высоко ценил «пельмени Полухиной» и увековечил их надписью на сборнике «Конец прекрасной эпохи», подаренном Валентине:
«Жевать Полухиной пельмени приятней, чем служить Камене».
Картина-метафора жизни Валентины Полухиной, или «В чистом поле мчится скорый…»
Если бы я был художником, то нарисовал бы картину-метафору жизни Валентины Полухиной: 14-летняя девочка едет на подножке поезда и «в чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром».
В каждом вагоне различимы силуэты одиноких пассажиров: в самом дальнем вагоне – друг Эдик Павлов, продавший свои часы, чтобы купить Валентине билет на поезд.
В вагоне чуть поближе – хирург Глеб Михайлович Соловьев, сделавший Валентине операцию на сердце и спасший ее «за три миллиметра до смерти».
Еще ближе – профессор Ламперт, предложивший Валентине работу в Килском университете.
Потом высокий студент из Кении Морис, зарегистрировавший с ней фиктивный брак и вывезший ее на Запад.
Еще ближе к нам сэр Исайя Берлин, помогавший ей добывать гранты для исследований о И. Бродском и приглашения в Англию русских поэтов.
Перед ним второй муж Валентины Даниел Уайссборт, давший ей любовь, тепло и заботу.
И наконец, в первом вагоне, на подножке которого и едет девочка Валентина, Иосиф Бродский, круто повернувший ее судьбу.
Волосы девочки развеваются по ветру. Одной рукой она прижимает к себе маленький картонный чемоданчик, а второй рукой – кота Исси. Девочка смотрит назад на пассажиров поезда, потому что все те, кого она любит, уже позади. К каждому из них она хотела бы прикоснуться и погладить, но «пока рука не достает».
Поезд круто поворачивает, а у девочки все руки заняты и она не держится за поручни, однако ее все равно не сносит ветром с подножки. Видимо потому, что эту девочку хранит машинист поезда жизни – сам Господь Бог! Поэтому и картина называется:
Настежь, или Все лики любви
(эссе о жизни и книге стихов Аннелизы Аллева «Наизусть»)
За все, за все меня прости,
Мой милый, – что тебе я сделала!
Марина Цветаева
Вдохновение всех этих стихов – Бродский.
Это значит, что знаменитый поэт был для меня еще и Музой.
Аннелиза Аллева, «Наизусть»
Предисловие
Аннелиза Аллева (АА) – итальянский поэт, эссеист и переводчик. Она перевела на язык Данте всю прозу Александра Пушкина, «Анну Каренину» Льва Толстого, «Повесть о Сонечке» Марины Цветаевой, некоторые стихи Иосифа Бродского (ИБ) и антологию современных русских поэтов «Poeti russi oggi» (Русские поэты сегодня).
АА опубликовала книгу эссе и воспоминаний «Lo spettacolo della memoria» (Спектакль памяти). Она является лауреатом многих литературных премий: Premio Lerici Pea (2008), Премия Россия – Италия (2010), Premio Sandro Penna (2010), Премии Беллы Ахмадулиной (2014).
АА – автор восьми сборников стихов. Ее последняя книга любовной лирики «Наизусть», которую она писала 30 лет, опубликованная в 2016 году издательством Пушкинский Фонд (www.pushkinfond.ru), уникальна, полна парадоксов и заслуживает отдельного разговора. Книга составлена автором из двух частей:
„Prima“ (или «Раньше», стихи 1981–1989 годов) и „Poi“ (или «Потом» стихи 1996–2012 годов). Но, на мой взгляд, книга состоит из пяти частей, три из которых сокрыты тайной от посторонних глаз. Эти пять частей книги мы и прочитаем внимательно.
Часть 1. До Тебя, или Curriculum Vitae (1956–1981)
Сейчас уже трудно сказать, для чего отец АА, успешный практикующий врач, в начале 60-х годов прошлого века нанял в Риме для своей семилетней дочери репетитора русского языка, совершенно экзотического для Италии в те годы языка Пушкина и Толстого. Возможно, отец АА был почитателем страны, разгромившей фашизм, запустившей первого человека в космос и строящей «светлое будущее» для всех людей на Земле? Да нет, уверяет меня АА: ее отец просто хотел, чтобы его дочка изучала трудный язык, который мог бы сделать ее своеобразным человеком. Отец АА достиг своей цели: русский язык сделал его дочь своеобразным человеком!
Репетитором оказалась пациентка отца, немолодая польская пани с перьями на шляпе. Во время войны она потеряла в Польше всех своих близких, жила тяжело, и, может быть, врач не вынашивал никаких дальних планов о карьере дочери, а просто из сострадания к своей пациентке хотел, таким образом, немного помочь ей материально. Так или иначе, но этим своим шагом он определил судьбу дочери раз и навсегда.
Девочка была очень впечатлительной и способной к языкам, довольно быстро освоила кириллицу и стала читать и писать по-русски. Она влюбилась в русский язык, а позже и во всю русскую литературу. Став взрослой, она напишет в послесловии к книге:
«Я никогда не понимала, что было во мне первично: я влюбилась в Иосифа, потому что была влюблена в русскую словесность, или наоборот?» Ответ прост и содержится в Библии: «В начале было Слово» и слово было – «автобус». Это было первое слово, которое она узнала в языке Достоевского и Чехова, потому что слово было на букву «А». Вероятно, у ее учительницы была своя, оригинальная методика преподавания русского языка, существенно отличавшаяся от принятой в России. Как мы увидим дальше из стихов АА, эта методика оказалась верной, а «автобус» стал не только первым ее русским словом, но и местом последнего прощания с большой любовью.
С детства АА оберегала свой внутренний мир от вмешательства родителей и старших братьев. Свои девичьи тайны она доверяла только дневнику, который вела с малолетства, закрываясь на ключ в своей комнате. Чтобы не выдать свои секреты, девочка писала по-итальянски, но кириллицей, используя русский алфавит как шифр. Отцу не нравилось, что дочь запирается в своей комнате, и он отобрал у нее ключ, тем самым открыв путь к ее тайному дневнику.
Видимо, все дети в семье АА были филологически одаренными, и оба брата, немногим старше ее, «юные следопыты», умудрились расшифровать русско-итальянские записи в дневнике, неосторожно оставленном ею на столе в открытой комнате. И однажды за обедом они, смеясь, стали рассказывать о ее тайнах отцу и матери, а девочка сидела вся пунцово-красная от стыда.
Отобранный отцом ключ у маленькой дочери – символ запрета иметь собственную тайну от семьи и от других людей. Может быть, поэтому книга «Наизусть» стала у взрослой женщины фрейдовской реакцией вытеснения на полученную в детстве психологическую травму. И отсюда – желание просветить стихами насквозь, как рентгеновскими лучами, свою душу.
А если в доме нет тайны, нет своего угла, где бы ты мог уединиться, то это – сломанный дом. Мы всю жизнь ищем то, что потеряли в детстве, чего нам тогда не хватало. У АА – это потерянный ключ.
