* * *
Наступила суббота; казалось бы, все труды позади. Но Спаситель, зевнув, выбрался из теплой постели, где сладко спала Луиза, и бесшумно облачился в свой рабочий костюм с белоснежной рубашкой без галстука.
– Черт, черт, черт, – недовольно бормотал он, спускаясь по лестнице.
И, как только закрыл дверь, отделявшую его личную жизнь от профессиональной, Камиль Кюипенс взялся за молоток в виде кулачка и постучал в парадную дверь. Спаситель поспешил открыть ему. Серая кожа, круги под глазами, желтые белки – для Камиля настали не лучшие времена.
– Элла передает вам привет, – сказал он, стараясь скрыть одышку. – Она не смогла прийти в понедельник, у нее вышла история с мамой…
Камиль с усилием сел, достал большой платок и вытер лицо и руки.
– Очень быстро шел, – сказал он, желая оправдать свое болезненное состояние. – У меня не много времени… Помните, что я думал насчет психологов? Что они нужны только ненормальным. А теперь, как только смог, прибежал к вам. – Он хотел засмеяться, но не смог.
– Элла, конечно, счастлива вас увидеть, – сказал Спаситель, чтобы только что-нибудь сказать.
– Я говорил с ней по телефону, дома еще не был. Начал с вас.
Камиль был на пределе сил, хотел поговорить, но только смотрел на Спасителя, прося о помощи.
– Дела идут так себе, – заговорил Спаситель. – Тяжелое лечение?
– Не в нем дело.
За две минуты, пока висела тишина, Спаситель перебрал самые разные варианты: жена месье Кюипенса собралась разводиться, лопнуло его предприятие, беспокоит состояние Эллы…
– У меня рак.
– Простите? У вас…
Но ни у того ни у другого недостало мужества повторить диагноз.
– Я сдавал анализы, прежде чем лечь в больницу, – снова заговорил Камиль, – и вчера получил у врача результаты. И вот…
Спаситель понял, что он первый, кому доверился Камиль.
– Это?..
– Печень. Само собой. Где грешил, там и наказан. – Камиль издал короткий смешок. – Воспоминание о детском католическом воспитании.
– Вы были на консультации у специалиста?
– Даже студент первого курса не задумавшись поставил бы мне диагноз.
– Полагаю, вы закончите это лечение и возьметесь за другое?
Камиль ответил тенью улыбки и промолчал. Нечего было ждать, не на что надеяться.
– Мне думалось, страха у меня будет больше, – сказал он задумчиво. – Страха смерти, я имею в виду. Может, я еще не до конца понял? Скажу вам одну вещь, может, вам будет любопытно. Я чувствую жалость.
– Жалость.
– Да, но не к себе. Я приведу в порядок дела, продам предприятие, один мой родственник им интересуется, у меня есть страховка. Моя жена не будет нуждаться. Наши с ней отношения? Мы, как многие люди, терпели друг друга. И даже не каждый день. Жад… Это моя старшая дочка…
Спаситель дал понять, что он в курсе.
– У нее есть дружок, сейчас он для нее самый главный. Она, конечно, погорюет, но это пройдет быстро. А вот…
Сдавленное рыдание помешало Камилю закончить, и Спаситель закончил вместо него:
– Элла…
Дочь, которую недавно открыл для себя отец. Дочь, которая в нем нуждалась. Дочь, которая заменила ему потерянного сына. Когда Камиль немного успокоился и поднял голову, Спаситель протянул ему коробку с бумажными платками, но тот вынул свой, матерчатый, обтер им лицо, а потом высморкался.
– Так нельзя. Что за слезы такие?..
– «Мужчины не плачут» – еще один завет из детства.
– Скоро я поделюсь собственным мнением со своими предками, – пошутил Камиль. Ему явно стало легче, и голос зазвучал тверже. – Мне нужна ваша помощь, Спаситель, потому что сам-то я не большой психолог. Во-первых, я хотел вас спросить: надо ли мне говорить правду жене и дочерям или лучше промолчать?
– Правда всегда лучше, потому что с ней проще. Но ее можно как-то смягчить, что ли. Как я вижу, доктор, у которого вы были, с вами не церемонился.
– Я попросил его сказать мне все как есть. Он и сказал, что у меня метастазы и я продержусь «какое-то время». Я спросил сколько. Он сказал, что хрустального шара у него нет, но скорее полгода, чем полтора месяца.
Шок от этого приговора – «скорее полгода» – снова вызвал на глаза Камиля слезы, и он отвернулся, чтобы скрыть их.
– У вас есть время приготовить жену и девочек. И для правды нужно правильно выбрать время. Об этом говорит Екклесиаст.
Камиль был знаком с Библией и обошелся без вопроса: а это кто? Спаситель прочитал по памяти:
Всему свое время, и время всякой вещи под небом.
Время рождаться, и время умирать;
Время плакать, и время смеяться;
Время сетовать, и время плясать;
Время искать, и время терять;
Время сберегать, и время бросать;
Время молчать, и время говорить.
Спаситель рассказал, разумеется, сдержанно и без лишних подробностей об одном пациенте, который, будучи уже взрослым человеком, узнал, что он приемный ребенок, и впал в глубокую депрессию. Другая пациентка, узнав в 11 лет, что родилась от изнасилования, долгое время страдала анорексией
[32]. Правда пришла не вовремя: к одному слишком поздно, к другой слишком рано.
Камиль слушал его рассеянно, но Спаситель не праздно занимал его рассказами – он хотел дать ему время после слез собраться с мыслями, чтобы потом иметь возможность выговориться. И Камиль заговорил. Он стал рассказывать о детстве, любви, алкоголе, радостях жизни, физическом страдании. И об Элле.
– Странно, как в несколько месяцев все скрутилось. Жена со мной воевала, я не верил ни в какие школьные фобии, меня просто воротило от таких слов. А потом сам не знаю, что произошло. Терапия, сеанс, когда мы с Эллой были с глазу на глаз, и я вдруг его понял.
– Вы только что сказали об Элле в мужском роде.
– Да, верно. – И снова по лицу Камиля пробежала тень улыбки. – А теперь жена ее ругает и не пускает к вам! Ну это вообще. Правда?
– Изменение позиций – частый случай в терапии. Мадам Кюипенс – хорошая мать.
– Что будет с Эллой, второй вопрос.
– Вы хотите, чтобы я достал свой хрустальный шар? Хорошо. Она станет интересным человеком и, возможно, будет писать.
– Вот-вот, она мне так и сказала, – воскликнул Камиль, и лицо у него просветлело. – Это секрет. Матери она ничего не сказала. Элла написала рассказ и послала его на конкурс. Она дала мне его прочитать. Я был потрясен. У нее большие способности. Я говорю это не потому, что я отец.
