– Правда, но твой отец хорошо с ним справляется.
Спаситель говорил правду, ведь Камиль перестал пить. Элла объяснила, почему она не пришла в прошлый понедельник. Мама наказала ее за то, что она опять прогуляла школу. Мадам Кюипенс пошла даже на шантаж, поставив условие: или Элла ходит в школу, или она больше не платит за консультации.
– Но папа не согласился. Он сказал маме, что я лечусь от своей фобии, так что не стоит ставить телегу впереди лошади. – Элла взглянула на Спасителя, желая узнать, как ему понравилась поговорка. – Я запоминаю разные выражения, – сказала она, – расширяю словарь. Для писателя это важно. Конечно, я еще не… – засмеялась она, – но когда-нибудь…
– Мне кажется, ты в хорошей форме, – заметил Спаситель, чуть замешкавшись.
На месте Эллы он словно увидел Камиля – землистое лицо, ввалившиеся щеки.
– Кое-что меня очень волнует, – начала Элла.
Спаситель насторожился.
– Конкурс.
Она говорила о конкурсе с отцом. Похоже, он тоже придает ему большое значение.
– Я боюсь его разочаровать. Он так хвалил мой рассказ. А там столько участников. Почти тысяча.
– Известно, когда объявят результаты?
Для Камиля каждый день был на счету.
– Они выберут пятерых и объявят их фамилии в журнале «Я читаю» в конце месяца.
«Номинанты» получат приглашение на коктейль, и, пока они со своими родителями будут угощаться, жюри, посовещавшись, вынесет решение.
– And the winner is…
[33] – Спаситель сделал вид, что открывает конверт, как это делается на «Оскаре», и объявил: – Эллиот Кюипенс!
Элла заткнула уши, но щеки у нее порозовели.
– Я даже не для себя хотела бы выиграть, а для папы. Ему это будет очень, очень приятно.
– Ты мне не говорила, о чем твой рассказ.
Элла сочиняла фантастические истории, начала писать приключенческий роман, но ничего не могла закончить. На этот раз она написала рассказ о себе: историю девочки, которую травили в классе за то, что она выглядела как мальчик.
– Я вставила даже грубые слова вроде «транс» и «педик». Не знаю, хорошо это или нет? – На лице у Эллы отразилось сомнение. – Папа считает, что это честно, я имею право показать, что молодежь может оскорблять ровесника, если чувствует, что он другой. Он мне посоветовал всегда писать то, что я думаю. Правда всегда лучше, потому что с ней проще.
Спаситель узнал сказанную им фразу. Вопреки всем профессиональным тайнам, слова, произносимые в кабинете на улице Мюрлен, поступали в обращение, как монетки.
– Конечно, я буду сильно разочарована, если не выиграю, – снова заговорила Элла, – но вчера, лежа в кровати, я стала себе представлять, как мы с папой придем на коктейль. И папа будет пить сок, потому что ему теперь нельзя ни капли алкоголя, а меня просто колотит в ожидании решения, и вот председатель жюри… Я же говорила вам, что это Одри Малюри?
– Да.
– Она берет микрофон, начинает говорить и… В общем, не знаю, произносит небольшую речь и в конце называет «Эллиот Кюипенс», папа поднимается вместе со мной на эстраду, а люди у меня за спиной шушукаются – гадают, кто я, девочка или мальчик.
Рассказывая, Элла проживала будущую сцену. Она воодушевилась точно так же, как Камиль, когда заговорил о таланте своей дочери.
– Когда я была маленькой, я так отчетливо все себе представляла, что мечты превратились в воспоминания: я помню день, когда полетела, когда жила на дереве, дракона, с которым дружила. Мечты – самое лучшее, что есть у меня в жизни…
– Остановимся сегодня на этом, – подвел итог Спаситель после небольшого молчания.
– Ненавижу эту фразу! Как будто дверь ко мне в душу захлопывается!
Они стояли рядом, и вдруг Элла снова заговорила пророческим голосом пифии:
– Папа болен. Я знаю, что он болен. Он мне ничего не сказал, но я поняла. Мама и Жад не видят, а я вижу.
Спаситель молчал, эту правду должен был сказать не он.
– Как вы думаете, он поправится?
– Да, – солгал Спаситель.
– Я тоже так думаю, потому что у моего папы сильная воля.
* * *
С четкостью метронома – тик-так – настала неделя с детьми, и Луиза остановила машину перед школой Луи-Гийю. Поль быстренько забрался в старенький «рено-406».
– Как Чудик и Сержант?
– Отлично.
Луиза отказалась от шуток типа: «Спасибо, сынок, что поинтересовался, как у меня дела». Спаситель ей объяснил, что хомячки для Поля означают «настоящий» дом, в котором он живет вместе с мамой.
– Когда у тебя не восстановленная семья и не обычная, то как она называется? – спросил Поль.
Начиная со вторника после дебатов ребята всю неделю продолжали спорить в школьном дворе, и каждый старался доказать, что его семья самая лучшая.
– Ты о чем? О нас? – уточнила Луиза.
– Да. У нас что, неполная семья?
– Спроси у Алисы, – ответила Луиза с нервным смешком. – Она говорит, что у нас семья «не пойми какая».
Луиза собиралась сказать сыну о болезни Жово, но не знала, с чего начать. Может, в разговоре найдется зацепка?
– С папой ладили?
– Он гад.
– Нельзя так говорить.
– Но это же правда! Спроси у Алисы.
Луиза так и сделала. Как только Алиса вернулась из школы, она поинтересовалась, как прошла неделя. Супер. Не стоит жениться, если все время разводишься. А уж детей заводить, таких никчемных, как она с братом, тем более не стоит.
– Ответ исчерпывающий, – отметила Луиза.
– Я тоже так думаю, – буркнула Алиса.
Луизу иной раз охватывало чувство безнадежности: ее дети такие скептики! Поверят ли они в новую семью?
Во время полдника Поль, жуя бутерброд, сообщил Луизе, что Жово в субботу упал с лестницы.
– Я знаю, – ответила Луиза, – я была там, когда он упал.
По официальной версии, Жово стало плохо, и он сломал ребро. Это Лазарь и сообщил Полю в понедельник утром. А правдой было то, что Жово так и не вышел из комы.
– Ты что, всю банку хочешь съесть? – спросила Алиса и стала отбирать у брата нутеллу.
– Жово в больнице, – продолжала Луиза, не в силах отделаться от картины: беспомощный старик лежит возле лестницы. – Ты меня слышишь, Алиса?
– Слышу, – ответила она. – Он сломал ребро. Я ломала руку, это гораздо хуже.
– А как это «стало плохо»? – спросил Поль без тени огорчения.
– У него инсульт, нарушение мозгового… – начала объяснять Луиза.
