– Передай мне хлеб, мама. Я сегодня ужас какая голодная. В столовой сплошная гадость.
– Но я вам говорю о Жово, он в коме! – закричала Луиза, потому что ей показалось, что у нее не дети, а монстры.
– А что такое кома?
– Хватит вопросов, Поль! Жово при смерти, ясно?
Луизе стало даже легче, когда Поль заплакал. Но слезы текли неостановимо, он никак не мог утешиться.
– Прекрати, Поль, – сказала ему сестра. – А то для похорон не останется.
Алиса сочла, что немного черного юмора всем на пользу. Но Луизе в эту минуту было не до юмора, и Алиса получила первую в своей жизни пощечину. Поль побежал утешаться к своим хомячкам, а Алиса с горящей щекой и пылающим сердцем заперлась у себя в комнате. Луиза осталась в кухне одна, убедившись, что в семье есть только один монстр, и это она сама.
Алиса рыдала у себя в комнате, уткнувшись в подушку. Она была в ужасе от самой себя. Как она могла так пошутить, когда несчастный старик умирает? Мама точно подумала, что дочь у нее ненормальная. А она нормальная. Но тогда почему она вдруг отреагировала таким «отвратительным», как сказала мама, образом? Немного успокоившись, Алиса постаралась разобраться сама с собой. Дело было в том… Дело было в том, что Жово со своими торчащими от худобы костями, похожий горбатым носом на хищную птицу, пугал Алису. Он рассказывал странные вещи, уж точно какие-то ненормальные. Конечно, больше выдумывал. Но Габен говорил, что в прошлом он был налетчиком и в мешке у него автомат. Если бы Жово исчез с улицы Мюрлен, Алисе стало бы гораздо спокойнее. Неужели из-за своих страхов она и стала «отвратительной»? У кого она могла это выяснить? У одного-единственного человека, кто выслушивал, не осуждая, и кому можно было сказать все, даже если ты злой, отвратительный эгоист!
– Спа…а-а-ситель, – всхлипнула Алиса в подушку.
* * *
«Состояние стабильное». Спаситель повесил трубку, поговорив с молодым врачом. Он задумался, был ли он прав, показав врачу записку с последней волей Жово. Может, они успокоились, может, не делают все возможное, чтобы спасти старика? И еще один вопрос мучил Спасителя. У Жово в Орлеане жили дочь и внучка. Старику хотелось, чтобы они верили в его славную кончину на поле сражения. Он не собирался им сообщать, что долгие годы провел в тюрьме. Пусть так. Но он попросил Спасителя об одной очень странной услуге. Было это в первый день нового года. Они сидели в машине вдвоем, и Жово, похоже, дремал, выпив немного лишнего. И вдруг он сказал: «Я кое-что зашил в подкладку своего походного мешка. Когда умру, передай это моей дочери, Елене Жовановик, на память об отце».
Сейчас Жово был на пороге смерти. Может, Спасителю пора предупредить Фредерику? Может, он действительно тот самый черный человек, который изменит ее жизнь? Какая-то частичка души антильца верила предсказаниям гадалок.
– Добрый вечер, Жан-Жак… А это что такое?
На часах семь вечера. Ж-Ж верен себе: небрит, сутулится и вдруг протянул Спасителю бумажный пакет с жирными пятнами.
– На чистом масле, – сказал он. Ж-Ж принес круассан. – Может, зачерствел? Купил в субботу. – После своего титанического усилия он в изнеможении опустился на стул.
– Вы принесли с собой нашу с вами скромную программу?
Ж-Ж покопался в карманах куртки, потом помотал головой.
– Ходил только в булочную.
– А в «Лидер Прайс» и в кафе – нет?
– Нет мотивации.
– Не ставьте телегу впереди лошади, – напомнил ему Спаситель, воспользовавшись пословицей Эллы. – Вам нужно упражняться, чтобы выработать мотив, а не иметь мотив, чтобы упражняться.
Взгляд Ж-Ж, обежав комнату, остановился на психологе.
– Вам на это время понадобилось, не так ли? – Он нарисовал у себя на лице пальцем бородку и черточку усов, украшавшие лицо Спасителя.
Самые головокружительные перескоки не могли нарушить равновесия психолога.
– Время мне надобится, чтобы жить. Grosso modo
[34] двадцать четыре часа в сутки. А вам хотелось бы заняться своей внешностью?
Ж-Ж округлил глаза, желая подчеркнуть удивление, хотя обычно был крайне скуп на мимику.
– Мне кажется, у вас есть свободное время, – продолжал Спаситель. – И вы могли бы… Ну, не знаю… Могли бы делать какую-нибудь зарядку. Заключенные иногда качают мускулы, поднимая одной рукой упаковку с минеральной водой.
– Я… я не заключенный, – промямлил Ж-Ж.
– Камера обычно девять квадратных метров. А ваша комната?
– Понятия не имею, – слегка занервничав, ответил молодой человек.
– Вам приносят еду в определенное время, как в тюрьме в Саране. Заключенные имеют право раз в два дня мыться в душе и каждый день выходят на часовую прогулку.
Спаситель импровизировал, используя сведения, которые почерпнул у Соло.
– У вас какой срок? Пять лет? Десять?
– Я выхожу когда хочу, – пробурчал Ж-Ж.
– Раз в неделю, чтобы пройти сто метров.
– Потому что мне так хочется.
Спаситель, увидев, что на горизонте вновь замаячила пресловутая мотивация, предпочел изменить направление:
– Принципиальная разница между вами и заключенными в том, что государство будет их кормить всегда. А как вы думаете, мадам Лучиани тоже будет с вами вечно?
– Мама? – перевел для себя Ж-Ж, мадам Лучиани для него не существовало.
– Мама вас кормит. Она всегда будет вас кормить?
– Понял. Очередная порция морали. Да, я знаю, я паразит.
– Я не об этом, Жан-Жак. Мне не важно, какой образ жизни вы для себя выбрали. Я вас спрашиваю: ваша мама – она бессмертна?
– Бессмертна?
Вопрос, ход мысли – все было для Ж-Ж внове.
– В глубине души вы же на это рассчитываете? – продолжал Спаситель. – Вы же не представляете себе жизни без мамы?
– Я не думаю о том, что она умрет, это вы хотели сказать?
– Да, именно это я хотел сказать.
Ж-Ж не задумывался о смерти. Сколько ему лет? Три года? Два?
– В общем, если она умрет…
Фраза повисла в воздухе, Ж-Ж уставился в пустоту.
– Если мама умрет, – подсказал ему Спаситель.
– Я тоже умру.
– Вот как?
Ребенок, даже в младенчестве, может выжить без матери, если кто-то будет о нем заботиться. Ребенок не выживает без матери в единственном случае – если он еще у нее в животе. Нет, Ж-Ж не два года. Он еще даже не родился. Вот в какой он находится тюрьме. Но Спаситель не мог просто взять и высказать это своему пациенту.
– Разговор сегодня какой-то мрачный, – протянул Ж-Ж с присущей ему медлительностью. – Вы обычно веселее.
