Может быть, так рассуждал и Томми Роот, посылая жене ту открытку из Роттердама? Маттиас сказал, что адреса отправителя на ней не было. Там вообще ничего не было – даже просьбы о прощении. А ведь он бросил свою семью. Неужто Томми Роот понимал то, что сама она осознавать отказывается? Что иногда слова не помогают?
Вероника, готовая ехать дальше, убрала термос в сумку. Завела мотор, посидела какое-то время, раздумывая. Перед ней расстилалась эстготская равнина. Плоские поля, почти как дома. Родные края Кристера Монсона. Кристера Монсона с добрыми глазами и смешной манерой говорить.
Вероника заглушила двигатель. Интересно, есть ли в забегаловке на автозаправке телефон. Она вышла из машины и отправилась в закусочную.
Глава 47
Кристер Монсон как раз вылил тесто в форму, когда заметил, что Белла торопится к двери. Когти зацарапали паркет, послышался нетерпеливый лай, и раздался звонок. Вечера понедельников они с Беллой проводили дома одни. Малин с подружками отправлялась на заседание книжного клуба, и вместо того чтобы ждать ее перед телевизором, Кристер пек печенье к кофе, чтобы жене было что взять с собой в учительскую на следующий день. Ему нравилось, что она возвращается с пустой банкой и рассказывает, как все нахваливали его выпечку. Кекс с ревенем был его любимым, Монсон пек его каждую третью неделю.
Белла продолжала лаять. Монсон повесил фартук на стул и вышел в прихожую. За матовым дверным стеклом маячила смутная фигура.
– Тихо, Белла, – сказал он, но крошка-терьер, как всегда, не послушался, поэтому Монсон просто отодвинул собачку ногой и открыл дверь.
– Здравствуйте! – На пороге стояла женщина лет тридцати с рыжеватыми волосами. В свете лампочки над крыльцом ему показалось, что это кто-то из коллег Малин. Белла все лаяла; Монсон хотел сказать, что Малин не будет еще несколько часов, но вдруг понял, что в женщине есть что-то знакомое. Она протянула ему розовый пакетик ресторанного сахара, и он тут же сообразил, кто это.
– Вы по-прежнему такой собираете? – спросила гостья.
Они уселись в кухне, за маленьким сосновым столиком. Белла привалилась к хозяйскому стулу, склонила голову набок, время от времени ворча, и Монсон, как обычно, сунул ей вкусный кусочек, хотя Малин не нравилось, что он кормит собаку возле стола. Горячий кекс таял на языке. И все же Монсон никак не мог сделать глоток.
Он твердил себе, что это здорово – повидаться с Верой Нильсон, после стольких-то лет, но порадоваться искренне у него не получалось, и потому он просто поздравил ее мысленно с тем, что у нее, кажется, все сложилось неплохо. Вот только что она делает здесь, у него дома? И почему именно сейчас?
Чтобы дать себе время на раздумье, Монсон начал рассказывать, как он и его семья вернулись сюда в 1984 году. Он сослался на то, что Малин предложили хорошую работу и что дети очень хотели домой; это, конечно, было правдой, но Монсон умолчал, что Юхана и Якуба травили в школе. Другие дети издевались над ними, говоря, что их отец – никудышный полицейский. Потом он перешел к событиям восемьдесят шестого: тогда у него нашли рак толстой кишки, он лечился и выздоровел. И решил вести другой образ жизни и сменить профессию.
– Так вы больше не полицейский? – спросила Вера, изучающе глядя на него. Монсон тут же узнал этот взгляд, хотя в последний раз видел его много лет назад.
– Нет. Я работаю в досуговом центре. Здесь, в Мьёльбю. Хорошая работа. Не бессмысленная.
Он потянулся за очередным куском кекса – лишь бы не смотреть ей в глаза. Белла энергично мела хвостом пол.
– В прошлом году я ушел на досрочную пенсию и вот – занимаюсь теперь домом. Дважды в неделю отвожу внуков в садик и хлопочу вокруг Малин, когда она возвращается с работы. Мы любим играть в гольф.
Он основательно откусил от кекса. Даже не успев проглотить, почувствовал, как протестует желудок.
– Ну а ты, Вера?
– Вероника, – поправила она. – Я сменила имя, когда уехала из дома.
Монсон слушал ее рассказ. Работа, учеба за границей, живет в Стокгольме, стала психотерапевтом. Слушал внимательно, кивал и поддакивал в правильных местах. Но ему все время мешало ее поразительное сходство с матерью.
Кекс уже остыл, а Белла убежала к себе в корзинку, когда они заговорили о Билли. Монсон успел собраться с мыслями. Заготовил стандартные ответы типа тех, которые выдавал особо настойчивым журналистам: полиция считает дело Билли раскрытым, и хотя он, Монсон, конечно, разочарован, что до суда над преступником так и не дошло, но тем не менее давным-давно оставил все в прошлом.
Он говорил гостье все это и еще кое-что, стараясь, чтобы слова звучали искренне и убедительно. И одновременно наблюдал за выражением ее лица. Искал на нем признаки злости или желания обвинить его. К своему облегчению, ничего подобного он не увидел. Вероника лишь слегка улыбалась и несколько раз сочувственно кивнула, так что Монсон решил, что опасность миновала. С облегчением констатировал, что зря тревожился, что она явилась сюда не за тем, чтобы призвать его к ответу.
И тут Вероника задала вопрос, который застал его врасплох.
– Как по-вашему, Томми Роот действительно убил моего брата? – тихо спросила она. Только и всего, но Монсон за долю секунды совершил путешествие во времени. Назад в Сконе, в Рефтинге, в то проклятое лето.
Глава 48
Лето 1983 года
Он стоял на заднем дворе полицейского участка. Уличные фонари уже зажглись, но тот, что должен был освещать двор, не работал, и вход в арестантскую тонул в полутьме. Было душно, приближалась гроза. На горизонте сверкали молнии.
Монсон держал связку ключей Роота. Сунул палец в кольцо и крутил. Один ключ от насосной, два – к каким-то дверям на подворье. Четвертый – от красного «амазона», машина стояла тут же, чуть поодаль, у забора. Еще на связке имелся обломок рога косули, в котором Роот просверлил две дыры. Рог был блестящим, его отполировали соседние ключи и жесткие пальцы хозяина. На конце рога болтался пятый ключ; ни Монсон, ни городские следователи не смогли определить, какой замок он отпирает.
Монсон в который раз принялся рассматривать этот типичный безликий ключ. Такой может подойти к какому угодно висячему замку, на что и указали ему Буре и Борг. В каком-то смысле они были правы, когда говорили, что люди всегда хранят ключи. Они нашли в доме целую связку, пусть Монсон их все испробует, пожалуйста, они не против. Если, конечно, в разгар расследования убийства он желает сосредоточиться именно на ключах.
Монсон понимал, что они имеют в виду. И все же что-то в этом неопознанном ключе не давало ему покоя. Другими ключами с этой связки Роот пользовался ежедневно. Важные ключи, которые он решил всегда носить с собой. А к ключу от висячего замка он еще и прицепил самодельный брелок, словно чтобы выделить его. Это должно что-то значить. Просто обязано.
Двери арестантской открылись, и оттуда вразвалку вышел Томми Роот. Он нес пластиковый пакет со своими пожитками; вытащил сигарету, сунул в рот. Монсон молча наблюдал за ним. Он был рад, что не поддался порыву избить задержанного. Может, он и никудышный полицейский, в этом городские правы, но все же не настолько дурной человек.
