– Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Подождите, я вас слушал, теперь послушайте вы. Хоть раз послушайте профессионала. Черт побери, этот профессионал посадил вас туда, где вы сидите!
Кажется, я тоже орал. Не видя его хари, это оказалось вполне возможным.
– Что ты имеешь в виду? – почти растерянно спросил он. Я понимал, что его вопрос относится к слову «посадил». Но у меня было тактическое и теоретическое преимущество – опыт реакции на Степкино «Что ты имеешь в виду?». И я использовал свой главный пиар-постулат – «плюсизация минусов». То есть юзнуть с пользой то, что въюзили тебе в… в минус. Посему вместо ответа на вопрос, который, по замыслу «козла», он задал мне, я, пользуясь неконкретностью самого вопроса «Что ты имеешь в виду?», наполнил его тем содержанием, которое мне было нужно. А именно – перевел разговор в плоскость конкретного сценария.
– Я имел в виду, что если даже вы – заказчик – так бурно реагируете на картинку, то какая же буря поднимется в обществе после просмотра клипа?!
– На хрена мне такая буря? Мало меня дрючат всякие недоумки, так и мои собственные – туда же.
Мне было плевать, что он считает меня недоумком, но напрасно он обозвал меня своей собственностью. Впрочем, с этим придется подождать, и потому я сказал напористо:
– Запустим ролик, подождем пика бури, со всеми воплями по поводу неполиткорректности, и только потом дадим ответ.
– Какой? – почти человеческим голосом поинтересовался он.
– Вы внимательно читали сценарий?
– Ну? – буркнул он.
– Так вот, в описании сказано, что на бэкграунде – аналогичные персонажи разных типажей. Это и есть наша фенечка – специально забэкграунднутая мной, чтобы особо ретивые не обратили на нее внимание и накинулись на нас. А мы бы потом сунули им в фейс эту картинку крупным планом: старички и старушки не только славянского, но и азиатского, кавказского и прочих типов.
– Но почему нельзя, чтобы священник был православным? – почти сдаваясь, спросил он.
– А почему нельзя, чтобы он был католиком? – ответил я. – Это не мой вопрос вам, это и есть наш ответ тем, кто задаст нам этот вопрос. Это наш удар – удар по их неполиткорректности, мол, нельзя в такой многоконфессиональной стране, как наша, всегда ставить акцент на титульной конфессии.
– На хрена нам это? – вздохнул козел.
– Послушайте, – вздохнул я в ответ, – вы же сами сказали, что вам нужна шумиха вокруг вашей благотворительности. Как, по-вашему, елейный, добрый ролик вызвал бы ее? Нет! Нет и еще раз нет! Никого не интересует добро в чистом виде! Если кого оно и интересует, то только в виде чистой прибыли. И не только в денежном эквиваленте! Это так, и никуда от этого не деться. Самое ценное в бочке пиар-меда – это…
– Ложка пиар-дегтя, – сказал он, и я не успел придержать сорвавшееся с языка: «Молодец!»
– Ну-ну, – хрюкнул он, – не перегибай… пиар-палку, а то она тоже о двух концах.
Я довольно хрюкнул в ответ и, подождав, пока он отключится, бросил трубку.
Я сделал два вывода. Первое: не такой уж он и козел. Даже креативит помаленьку. Второе – я ведь вывел печальный слоган нашего времени: «Добро интересует людей не в чистом виде, а в виде чистой прибыли».
Чтобы избавиться от вселенской грусти, я представил, какой разнос сейчас учиняется моему врагу-жополизу, и на душе потеплело. Впрочем, предаваться сенсорике времени не было, и я позвонил Степке, назначив ему встречу у себя дома в 12 ночи – для конспирации. Надо было продумать всю завтрашнюю операцию до мелочей.
* * *
Я был в таком шоке, что вместо того, чтобы думать об услышанном, думал о том, каким же влиянием обладает мой псевдоисповедник, если ему разрешили играть эту роль. Конечно, это могли быть просто деньги, но тогда – немалые. Был еще один вариант – священник был не псевдо-, а настоящий. Но думать так, даже мне – цинику и грешнику, – было невмоготу. Наверное, исход нашего диалога решило именно это неистребимое любопытство – знать всю правду и только правду, чтобы максимально ее извратить. Это профессиональное качество юристов и пиарщиков высшей категории, к которым без ложной скромности я себя и относил. И потому, выдержав небольшую паузу, я спросил:
– А если я не приму ваше предложение?
– Тогда ваши снимки появятся в сети, – ответил он.
– Ну что ж, пиар еще никому не мешал, – спокойно резюмировал я, – даже черный.
То ли он мне не поверил, то ли был сражен наповал. Во всяком случае, ответа я не услышал. Так ему и надо, шантажировать пиарщика пиаром – это ж какая некомпетентность! Из уважения к Деду, до сих пор утверждающему, что лежачего не бьют, я просто слегка напоследок пнул моего «тет-а-тетчика»:
– Я бы просил вас отпустить мне грехи, но, похоже, Господь не поймет нас. – С этими словами и вышел. Я даже не мог поинтересоваться в стиле Остапа Бендера: «Почем опиум для народа?» Пипл, пришедший на смену народу, хавал такой опиум, что Бендеру и не снилось.
После всего, что я услышал в исповедальне, мне необходимо было очиститься, и я направил своего мустанга к милому дому, где обитала милая дева, всегда готовая за милую цену снять любой напряг.
– Слушай, Милка, – спросил я, когда, вволю откамасутрив, мы лежали на полу и пускали дым строго параллельно. Пол был из кедровых досок – Милка считала, что это придает особенный кайф сексу. Думаю, не всем удавалось пройти этот секс-контроль, после которого на разных частях тела оставались царапины, ссадины и даже занозы. Сегодня эти секс-вериги были для меня в самый раз, это было некое самобичевание в сноб-стиле. Кажется, я понял Милкину философию и подумал, что она может дать мне дельный совет.
– Как ты относишься к однополым бракам?
– Милый, – промурлыкала она, – это неактуальный вопрос. Сегодня актуальный: «Как ты относишься к разнополым бракам?» А еще актуальней: «А на хрен брак вообще?!» Но, как подсказывает твой озабоченный лук, интерес твой не праздный? В чем подвох?
И я рассказал.
Милка стояла в позе Евы у эдемского древа с надкусанным яблоком в руках. С середины моего рассказа она забыла о нем.
– Милка, – вздохнул я, – ты похожа на Еву, которая, дав Адаму надкусить яблоко, задумалась – а стоит ли?!
– Да?! – вышла она из оцепенения. – В нашем случае как раз наоборот. Слушай, а почему они выбрали логотипом надкусанное яблоко? Это так неэстетично.
– Кто?! – спросил я как дурак, а когда понял, что речь идет об Apple, Милка выбросила яблоко и повернулась ко мне:
– А почему ты отказался?
Этого я совсем не ожидал и едва не ляпнул Степкино: «В каком смысле?» Слава богу, ей и не нужен был мой ответ: как большинство женщин, Милка задавала вопрос исключительно для того, чтобы выдвинуть свою версию ответа, что она и сделала:
– Мика, столько всего можно узнать!
